Словно прелестный цветок, глубоко и прочно ушедший корнями в землю, она не любила волноваться из-за пустяков.
— Никто не знает дня, когда ты родилась, но ты выглядела не старше двух лет, а первое июня 1794 года было Днем Благодарения — тогда наш флот прибыл в Плимутский пролив с шестью захваченными в плен французскими линейными кораблями, и в каждом окошке была установлена зажженная свеча. Они горели всю ночь, и это было великолепное зрелище. Твой отец видел все это и сказал мне: «Это было похоже на звезды, падающие с неба, пока не настал рассвет и не задул их все».
— Ночные свечи гаснут, и радостный день приподнимается на цыпочки на туманных вершинах гор, — сказала неожиданно глубоким и певучим для ребенка голосом Стелла.
— Что это? — спросила матушка Спригг с внезапной суровостью. — Ты опять читала старые книги?
Существовало всего несколько вещей, способных рассердить невозмутимую матушку Спригг, и старые книги доктора Крэйна были одной из них. Доктор был их лучшим другом, взявшим на себя воспитание Стеллы, но они с матушкой Спригг принципиально расходились во взглядах на девочкино образование. Чтение, письмо и начатки арифметики были тем необходимым минимумом, в котором нуждался ребенок. В этом матушка Спригг соглашалась с доктором Крэйном. Она прибавляла к этим наукам искусство домашней хозяйки, которому учила девочку сама, и была уверена, что это и есть все образование, в котором нуждается дочь фермера.
Доктор Крэйн с ней не соглашался: «Личности необходимо все, что она в состоянии усвоить», — говорил он. И Стелла в душе была ему очень благодарна. Допущенная к книгам доктора, девочка усваивала их очень быстро, пытаясь скрыть вновь узнанное от матушки Спригг, насколько это возможно. Все же матушка Спригг всегда знала, когда Стелла читала вредные книги, потому что та совершенно бессознательно цитировала их взрослым. Тогда матушка Спригг начинала сердиться. Она не знала почему сердится — дело было не только в жажде знаний, свойственной Стелле, здесь таилось что-то большее, какая-то угроза, которая пугала простодушную женщину. А матушка Спригг всегда бранилась, когда была испугана.
Стелла по-прежнему подпирала рукой подбородок и не отвечала. Она всегда молчала, когда ее бранили, но в этом молчании не было никакой угрюмости, а только ровная светящаяся решимость идти своим собственным путем. Матушка Спригг немного повздыхала от гнева и расстройства, но охотно рассмеялась, когда Стелла, пододвинув табурет поближе, заглянула в лицо приемной матери с шаловливой и веселой улыбкой. Смех освещал ее лицо точно изнутри, а на щеках играли забавные ямочки.
Это было совершенно в духе Стеллы — верить в свой собственный путь так твердо, что любая неприятность казалась по сравнению с этой верой сущим пустяком.
Стелла подарила матушке Спригг еще одну лучистую улыбку и вновь принялась за работу. Вся ее недетская, пугающая зрелость куда-то исчезала, теперь это была любящая, серьезная, маленькая девочка, ласково коснувшаяся коленей матушки Спригг и мягко проговорившая:
— Вы моя самая настоящая мама.
Убедившись, что все в порядке, Стелла аккуратно разгладила юбку, посмотрела на свой уколотый палец, вздохнула, пососала его еще раз, заменила наперсток и занялась вышивкой.
Матушка Спригг тоже укололась, поправила очки и, выбрав шестиугольный лоскут красного вельвета, со вздохом облегчения вернулась к одеялу. Слава Богу, все прошло довольно удачно… Но какой непостижимой душой была эта маленькая Стелла! Матушка Спригг чувствовала себя не совсем довольной — все-таки она не думала, что эту ужасную историю ее приемное сокровище выслушает так спокойно и тихо.
2
Жена фермера и ее прелестное дитя представляли собой восхитительно контрастную картину, когда сидели вместе в тишине осеннего вечера, в смешанном свете уходящего солнца, свечей и огня перед широким камином на прекрасной кухне их дома на ферме.
Матушке Спригг было пятьдесят лет, но она без устали работала всю свою жизнь и выглядела гораздо старше своего возраста. Она была небольшого роста, полная и крепкая, с милым, немного утомленным лицом и пухлыми, натруженными руками. Она не отличалась особой красотой, но вокруг нее была аура почти небесной женственности, которая так часто бывает у женщины, родившей только одного ребенка. Потеряв его, такие женщины часто становятся матерями всего в мире и выглядят добрее, чем матери, родившие дюжину детей. Она была такой уютной, спокойной и здравомыслящей, такой опрятной и чистоплотной, что все остальные в ее присутствии невольно чувствовали себя лучше и порядочнее, чем они есть на самом деле.
Разумеется, она иногда ошибалась. Она слишком ревностно относилась к любимым людям и порой оказывалась остра на язык, особенно, когда чья-то подчеркнутая тупость или неряшливость заставляли лопнуть ее ангельское терпение.
Хотя матушка Спригт совсем не заботилась о своих нарядах, у нее было врожденное чувство линии и цвета, благодаря которому ее платье из домотканой дортмурской шерсти, прекрасно скроенное, казалось очень нарядным. Ее фартук и чепец, сшитые из тончайшего батиста, всегда были белы, как снег.
И еще матушка Спригг совершенно точно знала, как одеваться проказнице Стелле. Девочкино платье с высокой талией и короткими рукавами из зеленой бумажной материи в тонкую полоску всегда было свежим и шуршащим. У него был большой удобный карман и никаких оборок, за исключением узкого рюша, охватывающего Стеллину шею. Она носила крохотный белый фартук, повязанный вокруг талии, но ни чепчик, ни ленты не украшали ее прелестную, кудрявую, по-мальчишески коротко остриженную темноволосую головку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151