Он снова встал. Подошел к двери. Вернулся. Подошел к телефону. Отключил его. А потом, неожиданно для меня, схватил тяжелое пресс-папье, под которым у него лежали рецепты, и запустил в меня. Попал в лицо, сломал мне зуб, я сказал ему, вы сломали мне зуб.
Я не хотел, ответил он, и это удивило меня больше всего, он не хотел. Извини, сказал он, просто мне вдруг захотелось вышибить тебе все зубы. Ты не слышал того, что сказала моя дочь. Ее не положат ни в какую больницу. Моя семья, начал он, моя семья, но фразу он не закончил и разрыдался. И тут я все понял. Проблема не в том, что я продавал наркотики его дочери. Проблема не в том, что его дочь наркоманка. Проблема была в том, что его дочь рассказала мне, что ее собираются положить в клинику, вот чего он не мог пережить, что кто-то узнает об этом. Нюхаешь кокаин? Пожалуйста. Даешь трахать себя в задницу? Пожалуйста. Воруешь у своего компаньона, убиваешь детей? Нет проблем. Проблемы у них начинаются тогда, когда лопаются трубы и грязная вода начинает хлестать наружу. Господи, что скажут соседи? Такое впечатление, что они и живут только ради соседей. Покупают новую машину, чтобы досадить соседу. Едут в Европу, чтобы досадить соседу. Да-а, долго же я не мог разгадать их. Я сел рядом с ним, доктор Карвалью, так будет лучше для вашей дочери, клиника и все такое, вы же сами понимаете, и потом, совершенно не обязательно кому-то об этом знать, вы можете сказать, что отправили ее в Майами, в Диснейлэнд, подростки с ума по нему сходят, это вполне правдоподобно, кто догадается, что она лежит в клинике? Он встал, вон отсюда, пес шелудивый! Я вышел из кабинета, держа платок возле рта и пытаясь остановить кровь, доктор Карвалью, сильно хромая, шел за мной и кричал мне вдогонку, что я вонючий пес, сукин сын ну и так далее.

Я должен был встретиться с Сантаной, он ждал меня, но я бесцельно мотался на машине по улицам, зуб мой был сломан, десна кровила. Я остановился около какого-то бара, попросил кусок льда и приложил, стало легче.
Я поехал в центр. Потом в район Лапа и Пи-нейрус. Я катался несколько часов, и в голове у меня крутилась одна фраза: кусок дерьма, в брюках со складками.
Накануне вечером я получил медаль за услуги, оказанные мной жителям нашего района, сейчас еще не было трех часов дня, а как сильно все изменилось. Кусок дерьма. Что они за люди? Чего им надо, в конце концов?
Я заехал за Энохом, и мы отправились пьянствовать.
Эта попойка была единственным приятным моментом за весь этот кошмарный день. Вскоре я почувствовал себя лучше и почти забыл, что Эрика меня бросила. И что Марлениу сдал меня полиции. И что меня теперь можно называть куском дерьма. А когда я выпил еще немного, я сам стал называть всех вокруг дерьмецами. Парни, сидевшие рядом со мной и которых, не считая Эноха, я видел первый раз в жизни, много шутили и громко смеялись. Я тоже немножко посмеялся.
А потом, когда я выпил столько, сколько мог вместить в себя мой организм, я снова сел за руль и поехал кататься.
Худшее, что должно было случиться, еще ждало меня впереди.

Я помню одну статуэтку, которую видел в детстве в доме у матери Робинсона: слон, на спину которому вскочил тигр. Этот слон мне казался бесполезным, гора жира, ни на что не годная. А тигр мне казался олицетворенным голодом и гневом, я восхищался им. Я целыми часами разглядывал его клыки, это все равно что ждать выхода на ринг боксеров, которые никогда не выйдут, никогда не будут драться, не победят и не проиграют. Однажды я швырнул эту статуэтку на пол, я не мог больше терпеть. Статуэтка разбилась, но тете удалось ее склеить. Слон, поскольку он был больше, сильно пострадал. А тигр победил и остался целым. Склеенный слон выглядел каким-то больным. Это была судьба.
В ту ночь, мотаясь по темным улицам, я вспомнил об этой статуэтке, но не разбившейся, а еще целой. Я вспомнил слона, и меня охватила ярость к себе самому за то, что я когда-то жалел его. Вот тигр, это другое дело. В багажнике у меня лежали пистолет 7.65 и винтовка двенадцатого калибра. Слон, твою мать!
Тигр всегда кружит вокруг стада. Бездари, эти – хуже всего. От них слова не дождешься, молчаливые уроды. Постепенно они превращаются в эту гнилую массу, в стадо. Они растут, и воняют, и душат нас. Он стоял на светофоре, этот слон на скейте. Гора жира. Общественный вредитель. Я выстрелил. Слон рухнул. Я нашел в бардачке какой-то листок и написал его собственной кровью: «Да здравствует будущее!».
Проехав два квартала, я снял проститутку. Ее звали Эло. Мы поедем к тебе, Эло, сказал я. Эло была хорошая девочка и сделала все так, как я хотел.

35

В моей крови было слишком много виски, а на рубашке слишком много крови. Я открыл глаза, было три часа дня. Я сел на кровати, в висках у меня стучало, где я? От постели воняло спермой, на стене – куча фотографий. Эло, я узнал ее, на одной из фотографий она была в купальнике. Я дома у Эло, слава Богу. Эло! позвал я.
За стенкой слышалось шипение стоявшей на огне скороварки, детские голоса. Я снова закрыл глаза и попытался уснуть, не смог. Очень жарко. Эло! снова позвал я.
Эло вошла в комнату, в руках у нее была газета. Наконец-то ты проснулся. Посмотри, этот парень не ты? спросила она.
«Да здравствует будущее!» было написано в заметке. Фотография паренька, которого я убил. Скейт, синие кроссовки, футболка «Ханг Тен». Он лежал, подогнув под себя ноги, руками он обнимал гитару, вернее, поза была такая, никакой гитары там не было. Первый курс колледжа, дружил с девушкой по имени Изабела, пятнадцать лет, хороший сын, любимый внук, надежный приятель, добрый сосед, прилежный ученик.
Далее было написано, что парня застрелили прошлой ночью, когда он возвращался домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61