прениями воины пытаются оттянуть, насколько возможно, сражение. Герои поэмы подобны Шахразаде, отсрочивающей казнь разговорами. Слово – это оружие против войны. Обсуждая военные планы, они не воюют, а, следовательно, спасаются от битвы. Они все обречены на смерть, но растягивают свою последнюю сигарету на целую вечность и «курят» ее с помощью слов. Потом, выходя наконец на поле боя, они превращаются в ослепленных яростью солдат, фанатично преданных долгу, позабывших обо всех отговорках. Но сначала, сначала долгий период благоразумной женской медлительности и детских оглядок назад.
Наиболее ярко и совершенно это нежелание героя воевать проявляется, естественно, в Ахиллесе. Именно он в «Илиаде» дольше всех не выходит на поле боя. И, как женщина, наблюдает за войной издалека, играя на кифаре и оставаясь подле тех, кого любит. Именно он, самое жестокое и фанатичное, буквально сверхчеловеческое воплощение военного духа. В этом заключается потрясающая геометрия «Илиады». Где сильнее всего триумф воинственной культуры, там больше всего женского стремления к миру. В итоге все то, что скрыто в других героях, вырывается на свободу в Ахиллесе, с его манерой говорить прямо и ясно. Ответ Ахиллеса посланникам Агамемнона, возможно, самый неистовый и неоспоримый призыв к миру, который наши предки нам оставили:

С жизнью, по мне, не сравниться ничто: ни богатства, какими
Сей Илион, как вешают, обиловал, – град, процветавший
В прежние мирные дни, до нашествия рати ахейской;
Ни сокровища, сколько их каменный свод заключает
В храме Феба пророка в Пифосе, утесами грозном.
Можно все приобрестъ, и волов, и овец среброрунных.
Можно стяжать и прекрасных коней, и златые треноги;
Душу ж назад возвратить невозможно; души не стяжаешь,
Вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела Пер. Н.И. Гнедича.

.

Эти слова могла бы произнести Андромаха, но в «Илиаде» они вложены в уста Ахиллеса, верховного жреца религии войны, и именно поэтому они звучат на удивление убедительно. С помощью этого призыва, погребенного под памятником войне, «Илиада» прощается с войной, выбирая жизнь, и предвосхищает приход новой цивилизации, создать которую греки не были способны, но тем не менее смогли почувствовать ее приближение, распознать ее и сберечь в хорошо охраняемом тайнике своего восприятия мира. Возможно, поэма призывает нас воплотить в жизнь этот призыв к миру, унаследованный нами от древних.
Как выполнить полученное задание? Что мы должны сделать, чтобы убедить людей последовать за их собственным стремлением к миру? Мне кажется, в этом смысле «Илиада» также может дать нам урок. И она делает это наиболее очевидным и возмутительным способом: воинственно и по-мужски. Бесспорно, для автора «Илиады» война – непременное условие цивилизованного существования. Но не только: здесь содержится нечто более важное и, если хотите, недопустимое, – восхищение красотой войны, страстное и самозабвенное. В поэме нет почти ни одного героя, о чьей духовной и физической красоте не упоминал бы в контексте сражения Гомер. Практически каждая смерть превращается в алтарь, богато украшенный стихотворным орнаментом. Блеск доспехов воспевается на каждой странице, эстетическое наслаждение красотой движения войск бесконечно. Принимающие участие в сражениях животные великолепны, а обрамляющая кровавую бойню природа торжественна. Даже удары и ранения прославляются как выдающиеся произведения искусного ремесленника, жестокого, но умелого. Можно сказать, что все: от человека до земли – переживает в реальности войны момент своего наивысшего духовного и эстетического воплощения, достигает вершины развития, обретающего кульминацию только в ожесточении смертельной схватки. Отдавая дань красоте войны, «Илиада» вынуждает нас вспомнить неприятную, но беспощадную истину: на протяжении тысячелетий люди воспринимали войну как условие, при котором ключ жизни – красота – начинал бить со всей мощью. Передовая была практически единственной возможностью изменить свою судьбу, найти себя, подняться на новый уровень этического сознания. Спасая от онемения чувств и усредненной морали повседневности, война заставляла мир двигаться, а людей – заглядывать глубоко в себя и находить скрытые ото всех уголки души – цель любого поиска и желания. Я не говорю сейчас о далеких варварских временах, совсем недавно утонченные интеллектуалы Витгенштейн ЛюдвигВитгенштейн (1889-1951) – австрийский философ и логик, представитель аналитической философии (прим. пер.).

и Гадда Карло Эмилио Гадда (1893-1973) – итальянский писатель (прим. пер.).

упрямо стремились попасть на фронт, на бесчеловечную войну, уверенные в том, что только там смогут найти себя. Они, безусловно, не были слабыми, обездоленными и непросвещенными существами. Однако, как свидетельствуют их дневники, они все еще жили с убеждением, что исключительный опыт – ожесточенный ход сражения насмерть – способен дать им то, чего нельзя почерпнуть в обыденности. В этой их убежденности отражается лик цивилизации, по-прежнему живой, для которой война всегда оставалась раскаленной основой человеческой жизни, двигателем любого становления. Еще сегодня, в то время, как для большинства людей мысль о необходимости идти на войну кажется чуть ли не абсурдной, пламя военного духа пожирает тела наемников, ведущих современные войны, что говорит о неспособности человека найти смысл жизни, не прибегая к переживанию подобных моментов истины. Плохо скрываемая мужская гордость как на Западе, так и в исламском мире, сопровождающая военные кампании последних лет, свидетельствует о том, что шок от войн двадцатого века не ослабил у человека инстинкт войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40