ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«О, Велесе! Я в лесе», ну, и прочие языческие прибамбасы.
Все это Маша излагала еще до концерта, при первом знакомстве. Теперь Волохов созерцал псалмопевца лично. Тот представлял новый альбом «Душечка», названный так по песенному обращению к собственной душечке, Психее, Псише. Душечка вызывала у Псиша чрезвычайно теплые чувства. Он по-розановски предлагал ей: «Гуляй, славненькая, гуляй, тепленькая!» — после чего повторял то же самое на идише, а в конце обращался уже к «божечке», прося «потерпеть немножечки». Прочие песни из альбома поражали языковым смешением — старославянизмами, французским и английским. Псиш, сообразно собственной концепции, стирал границы. По неотступным просьбам собравшихся была исполнена «Пизда-матушка» — «моя главная песня о Родине», как пояснил Псиш под общий хохот. «Ах, Пизда-матушка, Пизда Ивановна, — пел он глубоким крестьянским басом, — ах, сколько ты есть глубока, ах, сколько ты есть широка… пи-и-зда… пиззз-да…». Далее перечислялось все, что в ней помещается, включая Русь, Каганат и самого исполнителя.
После концерта Псиш с той же ласковой улыбкой выслушивал восторги. Волохов молчал, чувствуя себя совершенно неуместным на этом празднике жизни. Восторженный толстяк Ося Бакулин в порядке тоста зачитал собственное трехстраничное эссе о Псише — разумеется, с подробно прослеженной «интертекстуальностью», писанное на тартуском птичьем языке с вкраплениями мата.
— А вам понравилось? — спросила Маша.
— Очень не понравилось, — сокрушенно произнес Волохов. Он ответил тихо, но в этот момент эссеист как раз замолчал, набирая воздуху, и все услышали неприличный ответ.
— Один из всех нашелся честный человек, — ласково сказал Псиш, снимая неловкость.
За столом засмеялись, но Маша не на шутку обиделась.
— Что, действительно? — переспросила она.
Волохов понял, что терять нечего.
— — Очень, — кивнул он. — По-моему, это совсем плохо.
— По-моему, тоже, — радостно сказал Псиш. — А они никто не хотят верить.
— Да ладно, — сказал Волохов. — Вы же так не думаете, Псиш. Вам очень нравится. И все у вас получится.
— Что получится? — не понял Псиш.
— Все. Ну, вот это. Все, что вы хотите сделать с литературой.
— Я ничего не хочу делать с литературой, боже упаси! — поклялся Псиш, прижимая руку к груди и звеня еще не снятыми колокольчиками.
— Нет, хотите. Вы хотите, чтобы она вся была такая, по крайней мере большая ее часть. Я уверен, что для себя — и, может, для десятка избранных — вы пишете что-то настоящее, тяжеловесное и торжественное, настоящие псалмы. А для остальных — вот это. Чтобы любое серьезное высказывание воспринималось как моветон.
— А вы откуда, простите? — спросил опомнившийся эссеист.
— А я из Москвы, простите, — ответил Волохов.
— А… ну да. Ну я тоже из Москвы вообще-то, — улыбнулся эссеист, предлагая не придавать его вопросу серьезного значения. Так в компании горожан разговаривали бы с безнадежной деревенщиной, которая, однако, может врезать — так что опускать сельского гостя надо так, чтобы он ничего не понял. Волохов вдвойне обозлился на себя за идиотскую ситуацию, в которую влип.
— Все отлично, Псиш. Мне в самом деле было интересно.
— Всегда пожалуйста, — кивнул концертуалист.
— Нет, погодите! — Маша завелась не на шутку. — Если вы позволяете себе так высказываться, хотелось бы, в конце концов, каких-то аргументов…
— Это вы мне позволяете так высказываться, — грустно сказал Волохов. — Вы же меня спросили, верно? Я вам ответил.
— И на чем основана такая оценка? Я просто хочу понять, в конце концов…
— Да не оценка это! — поморщился Волохов. — Это мнение мое. Имею я право на мнение?
— Маша, ну что в самом деле, — сказал томный юноша из угла. На каждом собрании ЖД был томный юноша — или один и тот же? Волохов вскоре научился распознавать эту хазарскую наступательную триаду: начинает девушка; за девушку вступается томный; после томного вступает решительный и завершает дело. — Ну не понял человек, чакры какие-то закрыты у человека… Не будем же мы здесь, сейчас, за столом, чистить человеку чакры?
У Волохова появилось и, по счастью, тут же пропало желание начистить кое-кому чакры, хотя он никогда прежде не любил драться и презирал тех, кто в пылу спора начинал хватать оппонента за грудки.
— Не будете, конечно, — вступила Женька. — И не будете разговаривать с гостем в таком снисходительном тоне, ладно, Рома?
— Ну, родная… — протянул Валя. — Почему я не могу сказать? Человек высказался довольно резко, человек предполагает же, наверное, что с ним могут не согласиться… Если бы человек читал хотя бы Гадамера, он бы подумал, прежде чем ляпать…
— Он высказался, потому что его спросили. А что будет, если я скажу то же самое? Прости, Псиш, но мне тоже совсем не нравится то, что ты сейчас делаешь. Когда у тебя был блюзовый период, это было мило и смешно, а это уже совсем не смешно и не мило.
— Так. — Псиш посмотрел на нее серьезно. — Я чувствую, что напросился наконец на обсуждение. Мальчики, девочки. Я для того и показываю вещь, чтобы услышать мнение. Никаких обид, честное слово.
— Но тогда надо хоть разговаривать, как серьезные люди! — фальцетом потребовал эссеист. — Нужен элементарный уровень разговора! Что это — нравится, не нравится? Коробрянский предъявил законченную работу, надо судить о ней хотя бы со знанием контекста…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239
Все это Маша излагала еще до концерта, при первом знакомстве. Теперь Волохов созерцал псалмопевца лично. Тот представлял новый альбом «Душечка», названный так по песенному обращению к собственной душечке, Психее, Псише. Душечка вызывала у Псиша чрезвычайно теплые чувства. Он по-розановски предлагал ей: «Гуляй, славненькая, гуляй, тепленькая!» — после чего повторял то же самое на идише, а в конце обращался уже к «божечке», прося «потерпеть немножечки». Прочие песни из альбома поражали языковым смешением — старославянизмами, французским и английским. Псиш, сообразно собственной концепции, стирал границы. По неотступным просьбам собравшихся была исполнена «Пизда-матушка» — «моя главная песня о Родине», как пояснил Псиш под общий хохот. «Ах, Пизда-матушка, Пизда Ивановна, — пел он глубоким крестьянским басом, — ах, сколько ты есть глубока, ах, сколько ты есть широка… пи-и-зда… пиззз-да…». Далее перечислялось все, что в ней помещается, включая Русь, Каганат и самого исполнителя.
После концерта Псиш с той же ласковой улыбкой выслушивал восторги. Волохов молчал, чувствуя себя совершенно неуместным на этом празднике жизни. Восторженный толстяк Ося Бакулин в порядке тоста зачитал собственное трехстраничное эссе о Псише — разумеется, с подробно прослеженной «интертекстуальностью», писанное на тартуском птичьем языке с вкраплениями мата.
— А вам понравилось? — спросила Маша.
— Очень не понравилось, — сокрушенно произнес Волохов. Он ответил тихо, но в этот момент эссеист как раз замолчал, набирая воздуху, и все услышали неприличный ответ.
— Один из всех нашелся честный человек, — ласково сказал Псиш, снимая неловкость.
За столом засмеялись, но Маша не на шутку обиделась.
— Что, действительно? — переспросила она.
Волохов понял, что терять нечего.
— — Очень, — кивнул он. — По-моему, это совсем плохо.
— По-моему, тоже, — радостно сказал Псиш. — А они никто не хотят верить.
— Да ладно, — сказал Волохов. — Вы же так не думаете, Псиш. Вам очень нравится. И все у вас получится.
— Что получится? — не понял Псиш.
— Все. Ну, вот это. Все, что вы хотите сделать с литературой.
— Я ничего не хочу делать с литературой, боже упаси! — поклялся Псиш, прижимая руку к груди и звеня еще не снятыми колокольчиками.
— Нет, хотите. Вы хотите, чтобы она вся была такая, по крайней мере большая ее часть. Я уверен, что для себя — и, может, для десятка избранных — вы пишете что-то настоящее, тяжеловесное и торжественное, настоящие псалмы. А для остальных — вот это. Чтобы любое серьезное высказывание воспринималось как моветон.
— А вы откуда, простите? — спросил опомнившийся эссеист.
— А я из Москвы, простите, — ответил Волохов.
— А… ну да. Ну я тоже из Москвы вообще-то, — улыбнулся эссеист, предлагая не придавать его вопросу серьезного значения. Так в компании горожан разговаривали бы с безнадежной деревенщиной, которая, однако, может врезать — так что опускать сельского гостя надо так, чтобы он ничего не понял. Волохов вдвойне обозлился на себя за идиотскую ситуацию, в которую влип.
— Все отлично, Псиш. Мне в самом деле было интересно.
— Всегда пожалуйста, — кивнул концертуалист.
— Нет, погодите! — Маша завелась не на шутку. — Если вы позволяете себе так высказываться, хотелось бы, в конце концов, каких-то аргументов…
— Это вы мне позволяете так высказываться, — грустно сказал Волохов. — Вы же меня спросили, верно? Я вам ответил.
— И на чем основана такая оценка? Я просто хочу понять, в конце концов…
— Да не оценка это! — поморщился Волохов. — Это мнение мое. Имею я право на мнение?
— Маша, ну что в самом деле, — сказал томный юноша из угла. На каждом собрании ЖД был томный юноша — или один и тот же? Волохов вскоре научился распознавать эту хазарскую наступательную триаду: начинает девушка; за девушку вступается томный; после томного вступает решительный и завершает дело. — Ну не понял человек, чакры какие-то закрыты у человека… Не будем же мы здесь, сейчас, за столом, чистить человеку чакры?
У Волохова появилось и, по счастью, тут же пропало желание начистить кое-кому чакры, хотя он никогда прежде не любил драться и презирал тех, кто в пылу спора начинал хватать оппонента за грудки.
— Не будете, конечно, — вступила Женька. — И не будете разговаривать с гостем в таком снисходительном тоне, ладно, Рома?
— Ну, родная… — протянул Валя. — Почему я не могу сказать? Человек высказался довольно резко, человек предполагает же, наверное, что с ним могут не согласиться… Если бы человек читал хотя бы Гадамера, он бы подумал, прежде чем ляпать…
— Он высказался, потому что его спросили. А что будет, если я скажу то же самое? Прости, Псиш, но мне тоже совсем не нравится то, что ты сейчас делаешь. Когда у тебя был блюзовый период, это было мило и смешно, а это уже совсем не смешно и не мило.
— Так. — Псиш посмотрел на нее серьезно. — Я чувствую, что напросился наконец на обсуждение. Мальчики, девочки. Я для того и показываю вещь, чтобы услышать мнение. Никаких обид, честное слово.
— Но тогда надо хоть разговаривать, как серьезные люди! — фальцетом потребовал эссеист. — Нужен элементарный уровень разговора! Что это — нравится, не нравится? Коробрянский предъявил законченную работу, надо судить о ней хотя бы со знанием контекста…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239