— Твой отец ничего не может.
— Не надо так говорить про моего отца, решительно сказала Анька.
Она догадывалась, что именно не нравится Катерине. Катерина уже привыкла быть главной благотворительницей этих мест, главной благодетельницей этих людей, и когда здесь появилась Анька, которая по своим невеликим годам принесла гораздо большую жертву, — она, понятное дело, взревновала.
Катерина молчала, внимательно оглядывая Аньку.
— Как же ты решилась? — спросила она наконец.
— Да что тут решаться? — зло сказала Анька. — Человек беспомощный, прости, Василий Иванович. Все-таки не чужой. Тут никакого подвига, многие бы так…
— Ну, пока ты первая. Ладно. Утро вечера мудренее. Анька ненавидела эту пословицу, потому что именно с нею ее всегда укладывали спать родители, а ложиться спать она не любила: едва гасили свет, ее, как всякого нервного ребенка, тут же обступал пестрый рой отвратительных видений. Из альбома репродукций выползало «Сумасшествие», из детской энциклопедии — «Землетрясение».
— Я спать еще не хочу. Я погуляю тут, можно?
— Гуляй, — ласково сказала Катерина, — у нас никто не обидит.
— Я с ней схожу, — выговорил Василий Иванович.
— Останься, Василий Иванович, разговор есть.
— Ночью, Катерина Николавна, одной-то ей как же? Одной нельзя…
— Ну, ступай, — без охоты разрешила Катерина.


3

Посреди бывшего стадиона стояла молодая лосиха и задумчиво, запрокинув рога, смотрела на молодой месяц. Она не боялась людей, понимая, видимо, что это не совсем люди.
Анька прошлась по городу, послушала несколько народных баллад у костра — она не все понимала, тут пели в основном на своем языке, — ненадолго углубилась в лес, но испугалась. В Алабине и так было совсем как в лесу и так же пахло мокрой землей, росой, корой. Возвращаться в дом не хотелось.
Василия Ивановича как почетного гостя Катерина разместила у себя, в одной из комнат четырехкомнатного облупленного жилища. Чистоту, правда, она блюла, а стены завешала репродукциями из глянцевых журналов, У нее можно было даже помыться.
Аньку уложили на старый, многажды залатанный надувной матрас, Василий Иванович прошел к Катерине Николавне на кухню и при свече о чем-то говорил с ней. Анька не могла заснуть. Разговор доносился до нее обрывками. Она хотела подойти, прислушаться, но половицы страшно заскрипели, и голоса умолкли. Она полежала еще, вслушиваясь и гадая, за что Катерина Николавна зла на новых гостей, — но усталость взяла свое, и она заснула.
Аньке снились бледные, прозрачные жители мертвого Алабина. Они протягивали к Аньке тонкие, зыбкие руки и умоляли все это как-нибудь остановить, но остановить ничего уже было нельзя: все сыпалось, потому что повторялось слишком много раз.
— Василий Иванович, — тихо говорила Катерина Николавна, — ты зачем девочку привел?
— Так ведь я не приводил, Катерина Николавна, — оправдывался старый васька. — Она сама за мной пришла, или ты не слышала?
— Захотел бы — не пришла бы. Ты мне, Василий Иваныч, вот что скажи. Только не врать! — жестко добавила Катерина. — Было у вас что с девочкой?
— Опомнись, Катерина Николавна, — жалобно заморгал Василий Иванович, — что ты такое говоришь… с ребенком-то…
— Я почем знаю? Вы люди особые, это я варягов с хазарами насквозь вижу, а про вас, странников, мне ничего не известно…
— Как можно, Катерина Николавна! — продолжал он увещевать ее. — Ведь она мне… ну… как дочь она мне! У меня дочь когда-то была, ты знаешь, Катерина Николавна? Славная девочка, вроде этой, забыл только, как звали…
— Все ты забыл. Может, и у тебя с ней было что, а ты забыл?!
— Да какая же со мной пойдет, с бродягой! — не понимал Василий Иванович.
— Да ведь пошла же она с тобой из дома! Это значит, она любит тебя, Василий Иванович.
— Ну, не так же любит… не по-женски…
— Этого мы с тобой знать не можем. Женская душа потемки, это я тебе сама говорю. А знаешь ты, Василий Иванович, что девочка твоя — хазарка?
— Откуда мне знать, Катерина Николавна, опомнись…
— А как же не знать? Самая что ни на есть. Что ж ты на семью смотрел, да ничего не увидал?
— Какие они хазары, Катерина Николавна! Если бы они хазары были, так уж их к началу войны в Москве бы не было! Хазары подчистую ушли, а кто не ушел — того выгнали…
— Ну, это ты мне не рассказывай. Среди хазар такие есть, что давно с русскими породнились, но меня-то не проведешь. Я эту кровь чую. Я по ней, можно сказать, специалист. Я сторож, Василий Иванович, у меня работа такая.
— Так это… это… — засуетился Василий Иванович. — Ее же инспектор Гуров видел, и ничего! Лично смотрел, и ничего!
— Когда это Гуров ее видел? — недоверчиво спросила Катерина.
— В Москве был у меня, — торопился Василий Иванович, — он-то про облаву и предупредил! И ее видел, и дома был, со всей ее семьей разговаривал…
— Что же он там себе думает, Гуров? — проворчала Катерина. — Явная же хазарка, к бабке не ходи… Колене в седьмом хазарка… Что, он знал, что она с тобой пойдет?
— Да откуда же ему знать? Она сама ведь не знала, что пойдет…
— А надо было знать, Василий Иванович. Сторож на то и сторож. Как же Гуров не углядел… Вы же — пара!
— Что за пара? — не понял Василий Иванович.
— Ты из наших, из странников, славного рода, она из хазар, — ты понимаешь, что будет, если меж вами что начнется?!
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239