Получив на миг передышку, хозяин, о чем-то усиленно поразмыслив, вопросил:
- Надо ли понимать так, сударь, что письма украдены?
- А ты как думаешь, болван? - слабым голосом отозвался д'Артаньян.
- Боже мой! Репутация моей гостиницы безукоризненна...
- Боюсь, у твоей гостиницы очень скоро не останется ничего, кроме репутации, - тихо, но достаточно грозно пообещал д'Артаньян. - Как только мне станет чуточку лучше, я ее разнесу в пух и прах, а тебя самого... тебя самого... черт, да я тебя надену на вертел и зажарю!
- Пресвятая богородица! - возопил хозяин с нешуточным страданием. - Что же это творится? Господа мушкетеры грозили отрезать мне уши. Граф Рошфор обещал повесить на воротах, а теперь вот и вы...
- Позволь тебе напомнить, мошенник, - сказал д'Артаньян, - что и мушкетеры, и граф Рошфор далеко отсюда... а значит, я-то доберусь до тебя первым, уж будь уверен... То, что останется от твоей гостиницы, от этого притона, где грабят благородных путешественников, нужно будет, думается мне, переименовать. Лучше всего будет звучать "Трактирщик на вертеле". Как тебе?
Судя по лицу хозяина, подобная перспектива не вызвала у него ни понимания, ни энтузиазма. Окончательно уничтоженный, он торчал посреди комнаты, бормоча:
- Ваша светлость, ваше сиятельство... Должно быть, вывалились в суматохе... Я сейчас всех подниму на ноги...
- И немедленно! - заорал д'Артаньян, собрав остаток сил.
Примерно через четверть часа в дверь бочком-бочком вошел Планше и доложил с опаской:
- Сударь, этот бедолага, я о нашем гостеприимном хозяине, собрался было вешаться, но я его отговорил...
- И зря, Планше, и зря... - откликнулся д'Артаньян, уже поостыв, но все еще пребывая в сквернейшем расположении духа. - В конце концов, "Трактирщик на веревке" ничем не хуже "Трактирщика на вертеле", сдается мне...
- Простите, сударь?
- Пустяки, это я о своем... - сказал д'Артань-ян. - Что же, они так и не нашли моих писем?
- До сих пор ищут, сударь, - сказал Планше. - Хозяин поднял на ноги всех, кого только мог, вплоть до конюшенного сторожа и поварят... Только я сильно сомневаюсь, что ваши письма найдутся...
- Почему? - насторожился д'Артаньян.
Планше подошел к постели и понизил голос:
- Я тут перекинулся парой слов с прислугой... Из тех, у кого глаз позорче и смекалки побольше... Они мне рассказали интересные вещи, сударь. Когда вашу милость понесли сюда и в обеденном зале никого не осталось, а ваши вещи там по-прежнему валялись, всеми в суматохе забытые, туда зашли эти два прохвоста, Гримо и Мушкетон.
- Это еще кто такие?
- Слуги тех двух мушкетеров, ваша милость.
- Гримо, Гримо... - припомнил д'Артаньян, борясь с головной болью. - Да, именно так его называл Атос...
- Вот именно, сударь. Гримо - этот тот субъект с постной рожей святоши и хитрющими глазами. А второй, Мушкетон, - толстый такой нормандец, очень даже представительный для слуги... Клодина говорит, они там пробыли несколько минут... А знаете, что самое интересное? Когда они, наконец, вышли, тот, который Мушкетон, сказал тому, который Гримо, с гнусной такой усмешечкой: "Знаешь, приятель, я не дворянин, да и ты тоже, так что с нас и взятки гладки, да и спроса никакого. Хороший слуга должен всегда ухватить мысль господина, а то и взять на себя то, что господину проделать - против чести..." А потом добавил: "Никто и не заметит - бешеный гасконец валяется наверху, а его слуга слишком тупой..." Тогда-то Клодина не поняла, в чем дело, но я, как только услышал, сразу догадался. Понимаете?
- Чего же тут не понять? - уныло вздохнул д'Артаньян. - Они решили узнать, кто я такой, посмотреть, не сыщется ли в моих вещах чего-то для них интересного... Дворянин не мог опуститься до такой низости, как воровство бумаг, зато слуга...
- Вот то-то, - печально подхватил Планше. - Если я правильно все понимаю, то потом будет вовсе не унизительно для дворянской чести, если господин поинтересуется, что там за бумаги таскает в кармане его слуга...
- Пожалуй, - согласился д'Артаньян.
- "Его слуга слишком тупой"! - яростно повторил Планше. - Ну, если нам доведется свидеться, я им постараюсь растолковать, что они насчет меня крепенько заблуждались...
- Будь уверен, любезный Планше, - сказал д'Артаньян, надеясь, что ему удалось в точности повторить хищную ухмылку Рошфора. - Я приложу все силы, чтобы встретиться еще разок с этими господами. Где господин, там и слуга, так что у тебя будет шанс... Ну что же тут поделаешь, если догнать их мы не в состоянии? Иди, пожалуй что, на кухню и спроси все, что нужно для приготовления бальзама, будем лечиться по-настоящему, без аптеки этого коновала...

Глава шестая
Гасконец в Париже

Так и осталось загадкой, что именно помогло д'Артаньяну полностью оправиться и встать на ноги уже через два дня, - то ли юношеское здоровье, то ли волшебный бальзам цыганского происхождения, то ли полное отсутствие лекарей поблизости. Быть может, все вместе. Как бы там ни было, через два дня он пустился в путь, сопровождаемый Планше на муле (хозяин "Вольного мельника" проводил его до ворот самым почтительным образом, но с нескрываемым облегчением, явно опасаясь исполнения хотя бы половины прозвучавших в его адрес со всех сторон нешуточных угроз).
Путь до Парижа был совершенно не отягощен какими-либо стычками и, откровенно говоря, даже скучен. Точности ради следует предположить: так, очень может быть, произошло оттого, что в ножнах нашего гасконца покоился вместо шпаги жалкий обломок клинка, с которым даже самый отчаянный беарнский задира не рискнул бы ввязываться в схватку.
В Париж д'Артаньян въехал через предместье Сен-Антуан, где и был вынужден остановиться совершенно вопреки первоначальным замыслам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19