"Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься". Мы не знаем, хорошо ли знал шахматы сам поэт, герои же его не были мастерами спорта:
Они над шахматной доской,
На стол облокотясь, порой
Сидят, задумавшись глубоко,
И Ленский пешкою ладью
Берет в рассеянье свою.
Барон Борис Вревский писал Алексею Вульфу в 35-м году: "В Тригорском и Голубеве мы играем в шахматы, а так как я играю очень плохо, он (Пушкин. -Ю.Д.) мне дает вперед офицера". Значит, Пушкин был лучшим шахматистом, чем Вревский. Однако Алексей Вульф обыгрывал поэта. "Однажды, играя со мною в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, -- пишет Пушкин, -- он мне сказал при том: Cholera morbus подошла к нашим границам и через 5 лет будет у нас".
Наталья Николаевна осваивала ходы шахматных фигур с сестрами, за что Пушкин ее похвалил, как хвалят подростка. А в восьмидесятые годы нашего века читаем: "Советы Пушкина жене овладеть игрой в шахматы упали на благодатную почву: по свидетельству современника, Наталья Николаевна стала лучшей шахматисткой Петербурга". Затем она выходит на мировой шахматный уровень, играя "с иностранцем, о котором шла слава как о большом мастере, и обыграла его". Имени иностранного чемпиона, как и имени современника, не сообщается.
Еще больших успехов достигает она теперь в литературе и журналистике, хотя при жизни ее об этом ничего не было известно. Однажды, явствует из письма к ней Пушкина, она сочинила стихи, которые послала мужу. Он ответил просто "стихов твоих не читаю", просил, чтобы она писала ему "прозой". Она заказала для мужа бумагу у брата. Он дал ей поручение передать рукописи, но она спутала Кольцова и Гоголя. Он дал ей переписать французский текст записок Екатерины II. Она переписала девять страниц, но сделала так много ошибок, что Пушкин от ее услуг отказался. Ее письменный русский, судя по дошедшему до нас письму, был еще хуже. Вот, кажется, и все, что мы знаем о ее вкладе в отечественную словесность.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном.
Хотя это написано еще до знакомства с Натальей Николаевной, но, думается, именно о таких барышнях, как она.
В мифологии же она не только поэтесса, но становится журналисткой, редактором, правой рукой мужа-издателя. Когда Пушкин начал издавать журнал, пишет Н.А.Раевский, "она фактически исполняла обязанности секретаря редакции "Современника"". Тут типичная советская структура ("секретарь редакции", то есть опытный журналист-организатор, ведающий всей подготовкой издания журнала) применена пушкинистом к журналу, редактируемому Пушкиным.
В мифологии обнаруживаем ее "немалые способности к математике". И -что Наталья Николаевна могла бы стать (в сослагательном наклонении, то есть -- если бы преподавала) "хорошим педагогом" и, разумеется, что она была идеальной матерью.
Наконец, на основе звания "Первой европейской красавицы", данного ей Пушкиным, бесконечные повторения в пушкинских исследованиях о ее сказочной красоте превращаются из сочинения в сочинение в мысли о ее святости, ее неземной сущности: она "божественная", и даже -- "вокруг нее светлое сияние". В преддверии двухсотлетия со дня рождения поэта икона его жены в массовых изданиях приобрела законченный вид.
Скептические голоса по поводу лакировки образа этой женщины периодически раздавались, но они заглушались хором официальных хранителей образа поэта. Так, отмечалось чрезмерное возвышение личности жены поэта, говорилось, что изучение ее мало дает для нашего понимания Пушкина. Б.И.Бурсов писал: "...в последние годы у нас делают из Натальи Николаевны чуть ли не ангела-хранителя Пушкина". И предлагал новый подход к Наталье Пушкиной: "...у нас нет оснований (главное -- надобности) ни превозносить, ни, так сказать, разносить ее. Не она должна занимать нас, не ее вообще человеческие качества, а то, как преломляется их, Пушкина и его жены, совместная жизнь в поэзии и судьбе поэта".
Такая постановка вопроса была необходима на предыдущих ступенях пушкинистики. Но в том-то и дело, что жена поэта уже заняла полки рядом с ним; большая литература о ней существует -- и превозносящая, и, более скромная, разносящая. К тому же проблема не только в Наталье Николаевне. в"--113, жена поэта, не заменила собой всех женщин, которые создавали тонус жизни Пушкина.
Отличие ее не в том даже, что она рожала его детей, ведь у него было неизвестное количество детей от других женщин, детей, которых сам он называл выблядками. Роль женщин, создававших накал страсти поэта, отливавшийся в великие строки, импульс, который каждая из них в свой черед давала поэту, как уже говорилось, невозможно переоценить, -- всех их вместе и каждой в отдельности.
Отсюда следует, что Пушкин без любимых им женщин, в том числе, конечно же, и без жены, не полон для изучения. Она должна занимать нас больше других, поскольку именно она стала иконой, символом, параллельным с ним мифом. Пушкин дал ей номер 113, а российское литературоведение исправило поэта, сделав ее номером первым. Роль других женщин искусственно приуменьшается, чтобы рельефнее выглядела жена. Вот уже и памятник с фонтаном ей сооружен на Никитской площади.
В жизни народной, однако, молодежный ритуал клясться в вечной любви и верности в день свадьбы существует не на могиле Натальи Николаевны, а в Путне, на могиле мимолетной подруги Пушкина и многих его знакомых Анны Керн. Там мы были свидетелями пародийного обряда не раз. Надгробный камень Натальи Николаевны -- с фамилией Ланская, что логично. А у Анны Петровны начертано не Маркова-Виноградская по ее второму браку, а Керн, и выбиты на мраморной доске известные стихи Пушкина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17