Зачем же его выпускать?
А Пушкин надеется. Он хотел бы быть законопослушным и избежать конфликта.
Я стал умен, я лицемерю
Пощусь, молюсь и твердо верю,
Что Бог простит мои грехи,
Как Государь мои стихи.
Тем временем он опять принимается писать стихи по-французски, а также начинает переводить на французский Байрона, что было своего рода двуязычной практикой. Одновременно Пушкин начинает обдумывать новый для него вариант побег. Жить "на лужице города Кишинева", как он выражается в письме, ему противно.
Первые реакции Пушкина всегда образные, и в стихах появляется образ беглеца. Пускай действие происходит на Кавказе - отнюдь не случайно это пишется именно в Кишиневе. Тут, как писал один из современников, поэт впервые реально "очутился почти в пограничном городе, что для него было очень важно".
Перебраться из Кишинева в заграничную Молдавию, казалось бы, не очень трудно. Отношение Инзова к беглецам, буде они задержаны, насколько мы можем судить по другим историям, было весьма терпимым. В конце концов Пушкин всегда мог сказать, что поехал прогуляться верхом (что он делал каждый день) и заблудился. В худшем случае он отделался бы домашним арестом на несколько дней. Вряд ли Инзов стал бы доносить об этом в Петербург.
Но и недооценивать трудность бегства из Бессарабии не следует. Как раз при Инзове было усилено наблюдение на карантинных постах и таможнях, и обо всех происшествиях надлежало сообщать ему. И все же Пушкину будет после казаться, что легче бежать из Одессы, а в Одессе - что лучше это сделать в Михайловском. На деле же в Одессе это будет сделать трудней, чем в Кишиневе, а в Михайловском - трудней, чем в Одессе. Но поймет это он еще позже.
А пока он собирается это сделать в Кишиневе, обстоятельства снова идут ему навстречу. С доброго согласия Инзова Пушкин отдыхает в Каменке, под Киевом. Европа бурлит страстями восстаний, а в Каменке кипят страсти за столом. Его приятели, и среди них будущие декабристы, строят планы переустройства России, о чем ему мало известно. В Каменке Пушкин опять болеет, и заботливый Инзов просит удержать его от возвращения на службу, не пускать в мороз ехать в Кишинев. Вернувшись под крыло начальства, Пушкин выясняет, что социальные волнения докатились до Бессарабии. Один шаг - и он их участник, но этот шаг еще предстоит сделать.
Глава седьмая.
С ГРЕКАМИ В ГРЕЦИЮ
Недавно приехал в Кишинев и скоро оставляю благословенную Бессарабию есть страны благословеннее.
Пушкин - барону Дельвигу, 23 марта 1821.
В Москве, а следом и в Петербурге распространились слухи о том, что сочинитель Пушкин благополучно бежал из Бессарабии в Грецию. Известно, что молодой Федор Тютчев говорил об этом с Погодиным. Слухи эти приходили с юга. Больше того, Пушкин сам дал им повод. Лишь спустя сто с лишним лет профессор Одесского института народного просвещения В.И.Селинов, сопоставив все известные ему материалы, скажет: "Как мы будем видеть, реальные (выделено Селиновым.- Ю.Д.) намерения к отъезду из России у Пушкина впервые зародились в Кишиневе по связи с восстанием Ипсиланти...".
Намерения к отъезду, как мы теперь знаем, возникли раньше, но сейчас речь именно о кишиневской весне 1821 года, когда Пушкин, что явствует из приведенного в эпиграфе письма Дельвигу, изложил свой план в простой и доступной даже непосвященным форме: "скоро оставлю", ибо "есть страны благословеннее". Больше того, он начал предпринимать (и в этом Селинов точен) конкретные шаги по реализации этого плана.
В Кишиневе Пушкин сдружился с Еленой Горчаковой, сестрой своего лицейского товарища, который в это время был уже первым секретарем русского посольства в Лондоне. Пушкин был влюблен в Елену как раз в то время, когда греки, бежавшие из-под турецкого ига в Россию, готовились принять участие в войне против турок. Борьбу эту организовывала этерия, греческая община или партия, одним из вожаков которой был муж Елены Георгий Кантакузин. Среди руководителей этерии был и брат Георгия Александр и четверо братьев Ипсиланти.
В доме Георгия и Елены Кантакузиных был своеобразный центр греческой оппозиции. Собирая в Кишиневе материалы, мы разыскали, в частности, могилу Елены Кантакузиной. Она оказалась разрытой и разграбленной. Местный журналист рассказал, что он выяснил, кто это сделал. Оказалось, подростки из ближайшей школы. В этерии шла энергичная подготовка к освобождению Греции от турок, и русское правительство, в предвидении войны с Турцией, благосклонно смотрело на эти приготовления. Правительство держало их под контролем через находящихся на русской службе офицеров братьев Ипсиланти и, конечно, через статс-секретаря грека Каподистриа. Александр I даже обещал поддержку Ипсиланти, а Инзов сочувствовал грекам.
Надежды на перемены в России всегда увязывались с внешними событиями. Естественно, что тайные общества офицеров-заговорщиков, будущих декабристов, связывали революционную ситуацию в Греции с возникновением аналогичной ситуации в России. У Пушкина подобных мыслей не было, но, по мнению Ю.Лотмана, он их мог слышать от своего приятеля полковника Михаила Орлова. В конечном счете, Южное общество могло мечтать об освобождении и объединении всех балканских народов - разумеется, под опекой той же России.
Два слова в названии первого тайного общества декабристов: "Общество истинных и верных сынов отечества" - можно считать несовместимыми: "истинные" и "верные". В российском политическом контексте можно было быть либо истинным, либо верным. Пушкин отличался от офицеров, входивших в общество, по меньшей мере тем, что считал себя истинным, но не верным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71