Вынул он их со дна фанерного ящика, понес на рынок. Сейчас он обменяет их на хлеб и на продукты, сам будет сыт и еще накормит мать и Люську, когда они вернутся.
В той части рынка, которая была отведена под толкучку, народ в действительности не толкался. Там ходили не торопясь, останавливались, присматривались к товару, приценивались, торговались. Те, кто продавал или менял, стояли рядами и выкрикивали:
- Кому новые галифе? Почти новые галифе...
- Ситчик довоенного образца. Налетайте, дамочки!
- Планшет немецкий! Был немецкий, стал советский!
- Сапоги старые, отремонтируешь - будут новые!
В этот-то ряд и встал Олег с коробкой японской гуаши.
Подходили к нему многие. Брали коробку, открывали, разглядывали королевские гербы на никелированных крышках, удивлялись своему искаженному отражению, смотрели краски на свет, зачем-то трясли, даже лизали, пробуя на вкус. Кто ухмылялся, кто щелкал языком, кто спрашивал, где юный владелец украл эту коробку, кто пожимал плечами, но все возвращали краски обратно, не спрашивая, чего и сколько Олег хочет за них получить.
Постоял он так с полдня, расстроился, совсем голодный унес краски домой, спрятал их на место. От голода ныло под ложечкой. Он питался картофельными очистками, которые подбирал у соседей. Жарил и парил он их на сковородке, то и дело подливая воду.
Матери, когда они с Люськой вернулись, Олег ничего не сказал...
Минуло с того времени примерно четверть века.
Пришел как-то Олег Немец домой. Заглянул из коридора в комнату, видит, сын его рисует и сам с собой разговаривает. Олег подсел к нему, стал вникать в рисунки. На картинках ползли танки, стреляли пушки, пикировали самолеты и, конечно, взлетали ракеты с пышными огненными хвостами.
- Что это?- спросил Олег.
- Не видишь? Воздушный бой! Вот - наши, вот - фашисты. Огонь! Трах-трах...
Олег не видел, где наши, а где фашисты. Но, действительно, на картинке шел бой, и Валеша точно знал где кто. Откуда у ребенка, родившегося через полтора десятка лет после войны и не умеющего читать, столь обширные исторические сведения? Очевидно, частично из детского сада, ну, еще из детских книг, да и телевизор он смотрит. Везде и всюду без конца твердят про войну и показывают войну.
Но Валеша вообще был странным ребенком. Раз, обидевшись на мать за несправедливый упрек, схватил он жирный красный карандаш и провел по стене черту на всю длину комнаты. Когда Олег спросил, что это изображено на обоях, сын ответил, уже успокоившись:
- Не видишь? Это моя злость!..
Жена возмутилась, а Олег заинтересовался. Про линию злости он рассказал своему зятю Нефедову. Как Люськин муж объяснит поступок его темпераментного сына?
Школьный учитель истории Нефедов, крупный домашний философ, задумался и истолковал факт по-своему.
- Возможно, это самовыражение,- сказал он.- Мальчик пытается найти себя в изображении чего-то... Если хочешь научить сына рисовать, не покупай ему этих малюсеньких детских красок. Купи настоящие банки гуаши, большие кисти, пускай мажет что хочет и как хочет. Не связывай его фантазии. Связать ее еще успеют.
Немец так и сделал. Он купил рулон обоев и прикрепил кнопками большие куски на стенах - тыльной стороной наружу. Пусть лучше Валеша выражает свои чувства тут, чтобы не ремонтировать квартиру.
- Рисуй везде,- распорядился Олег.- А вообще тебе нужны настоящие краски. В получку куплю.
- Купи,- согласился сын.- Бабушка давно хотела подарить и не подарила.
Олег тоже стал замечать, что мать здорово постарела в последние годы и стала забывчивой.
- Обещала ему краски?- спросил Олег, когда она приехала в гости.
- Ведь и верно, обещала! Наши, отцовские, помнишь...
Мать время от времени находила и дарила внуку свои реликвии: то значок "Почетный донор", то игральные карты, то полтинник старой чеканки. И правда, в следующий приезд она не забыла, привезла сверток.
Олег развернул и долго разглядывал полуразвалившуюся коробку с выцветшими синими иероглифами.
- Знаешь, мам? Ведь я носил их продавать...
- Знаю,- кивнула мать.- Я, сынок, тоже. Да кому тогда было дело до японских красок? Вот никто и не купил... А Валеша где?
Внук лежал под кроватью с деревянным автоматом в руках и выслеживал каких-то врагов.
- Валеша!- позвала она.- Поди-ка сюда!..
Торжественно держа перед собой серую коробку, бабка произнесла:
- Вот краски. Помнишь, обещала? Нарисуй бой с фашистами, про которых я тебе рассказывала.
Стало ясно, что имеется еще один источник информации, из которого ребенок черпал познания про ту проклятую войну.
- Валешенька,- прибавила бабка,- это краски деда твоего. Береги их! Краски очень хорошие - японская гуашь. Правда, Оля?
- Кто это - Оля?- спросил Валеша.
- Оля - твой отец,- сказала бабка.- Олей я его маленьким звала.
- Очень смешно,- заметил Валеша.- Он что - был девочкой?
- Вылитый дед!- заметила бабушка.- Тот тоже всегда говорил: "Очень смешно!" А сам не смеялся.
- Ба, где мой дедушка?- спросил Валеша.
Мать заморгала глазами, не ответила.
- Он к нам не приедет?
- Нет, не приедет,- сухо сказал Олег.
- Никогда?
Ему не ответили, и Валеша не переспросил. Он уже открыл коробку. Там стояло двадцать четыре разноцветные банки - никелированные крышки с гербами слегка потускнели, но все еще отражали предметы. Олег дал сыну кисть и молча показал на лист бумаги на стене.
- Открой!- тихо попросил сын.
Олег попытался отвинтить крышки. Края их поржавели, не поддавались. Немец колотил по ним кулаком, накладывал мокрую тряпку, поливал горячей водой и, наконец, облив крышки одеколоном, отвинтил.
Краски в банках остались такими же яркими, как были, но за прошедшие годы окаменели и потрескались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49