сексуальном, эмоциональном, психическом или каком-либо еще. По этой причине они стараются отыграться на других. Им недостает... – он сделал жест в воздухе, подбирая слово, – ...воображения, что ли. Они не умеют взглянуть шире на свои действия. У них нет цели. Их действия по сути – отражение того или иного рокового недостатка.
А люди, которые становятся жертвами маньяков, настолько глупы, что не могут понять сути происходящего. Эти убийцы должны бы были взбудоражить народ, пробудить от спячки, но никто ничего не желает слушать, и пропасть между людьми становится еще шире. А убийцы видят эту разобщенность и отчуждение. Они дотягиваются до нас через пропасть и выхватывают одного за другим. Нам остается надеяться, что при известной периодичности случаев удастся определить общую схему, и мы установим связь между нами и ими, некий мост через разделяющую нас пропасть, – Вулрич допил пиво и поднял бутылку, показывая, что хочет заказать еще.
– Все дело в дистанции, – мой друг смотрел на улицу, но взгляд его был устремлен куда-то очень далеко, словно оценивая расстояние между жизнью и смертью, раем и адом, нами и ими. Они должны преодолеть это расстояние и подобраться достаточно близко, чтобы захватить нас, но все дело в дистанции. Им очень нравится дистанция.
* * *
Я смотрел на текущие по стеклам потоки дождя, и мне подумалось, что всех их – и Аделейд Модин, и Странника, и тысячи им подобных маньяков, наводнивших страну, – их всех объединяет эта дистанция, отдаленность от основной массы человечества. Они напоминают маленьких детей, мучающих животных или любящих наблюдать за конвульсиями рыбки, которую достали из аквариума.
Но Аделейд Модин выделялась среди других, она была неизмеримо хуже других, потому что злодеяния, совершенные этой женщиной, не только бросали вызов закону, морали, и всем остальным принципам, связывающим нас и в то же время не дающим разорвать друг друга, но и вступили в противоречие с самой природой. Женщина, убивающая ребенка, вызывает в нас более глубокое чувство чем отвращение и ужас. Это чудовищное несоответствие порождает отчаяние, разрушает веру в основы, на которых строится человеческая жизнь. Леди Макбет просила изменить ей пол, чтобы она могла убить старого короля. А женщина, лишившая жизни ребенка и поправшая этим поступком самою женскую природу, – может ли она называться женщиной. Должно быть, Аделейд Модин, как и ведьму у Мильтона, «крови младенцев аромат манил».
Я не могу примириться со смертью детей. Погубить ребенка – все равно что убить надежду, растоптать будущее. Помню, как, бывало, я прислушивался к дыханию Дженнифер, следил, как мерно поднимается грудь моей маленькой дочери. И каждый ее вздох я воспринимал с благодарностью и облегчением. Когда она плакала, я качал ее на руках, пока рыдания не затихали, уступив место ровному, спокойному дыханию. Потом я медленно и осторожно наклонялся и укладывал уснувшую Дженни в кроватку, не чувствуя, как от напряжения болит спина... Когда ее отняли у меня, с ней как будто погиб целый мир, и бесчисленное число жизней лишились будущего.
Чем ближе мы с Мартином подъезжали к мотелю, тем сильнее давил на меня груз отчаяния. По словам Хайамза, он не видел в сестре и брате Модин ничего такого, что указывало бы на скрывавшуюся в них бездну зла. Если же верить Уолту Тайлеру, такое зло существовало только в Аделейд Модин. Она жила среди этих людей, выросла вместе с ними, возможно даже, они играли в одни игры, она сидела рядом с ними в церкви, на ее глазах они вступали в брак, растили детей, ставших затем ее добычей. И ни у кого она не вызвала никаких подозрений.
Я пожалел, что не наделен способностью различать зло, умением увидеть в лицах окружающих признаков порочности и разложения. Эта мысль высекла искру воспоминания об одном убийстве, совершенном в Нью-Йорке несколько лет назад, когда тринадцатилетний мальчик забил в лесу камнями до смерти парнишку помладше. Мне врезались в память слова дедушки малолетнего убийцы: «Боже, должен же я был что-то заметить. Обязательно было что-то такое, что следовало разглядеть».
– А есть какие-либо фотографии Аделейд Модин? – спросил я Элвина.
– Возможно, в одной из папок с материалами расследования одна найдется, – наморщив лоб, ответил Мартин. – Может быть, и в библиотеке что-то сохранилось. Там в подвале находится своего рода городской архив: разные памятные альбомы-альманахи, газетные фотографии. Возможно, что-то отыщется. А зачем тебе?
– Из любопытства. Она сыграла роковую роль в истории города. Но я никак не могу ее себе представить. Мне хотелось бы посмотреть, что у нее были за глаза.
Мартин бросил на меня недоуменный взгляд.
– Я попрошу Лори порыться в библиотечных архивах, а еще могу дать задание Бернсу покопаться в бумагах нашей канцелярии, но быстрого результата не жди. Документы хранятся в коробках без четкой системы регистрации. Некоторые дела даже не в хронологическом порядке. Чтобы удовлетворить твое праздное любопытство, придется изрядно потрудиться.
– И, тем не менее, я был бы очень благодарен за такой труд.
Мартин неопределенно хмыкнул, и некоторое время мы ехали молча.
– А теперь о Эрле Ли, – проговорил он, когда справа показался мотель.
– Слушаю.
– Шериф неплохой человек. После тех давних убийств он держал город в руках, как мне рассказывали. Это его заслуга, да еще доктора Хайамза и нескольких человек. Он человек честный, и у меня нет претензий к нему.
– Если верить словам Тайлера, такие претензии могли бы быть.
– Может быть, – Мартин кивнул. – Если Тайлер сказал правду, шерифу пришлось жить с тем, что он сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149