Дама да и только! Что же будет дальше?
– А дальше будет веер и лорнет, – сказал доктор.
В дверь постучали, и вошел молодой Виллац. Он, по-видимому, удивился, застав в комнате гостей, и извинился за свое вторжение, он только проводил фрекен Марианну домой.
– Вот редкий гость! – сказал господин Хольменгро и радушно протянул ему руку.– Стаканчик вина? И сегодня тоже нет? Да, правда, вы никогда не пьете утром.
– А почему не утром? – спросил доктор Муус.
– Господин Хольмсен по утрам работает.
– О, работа! – проговорил молодой Виллац.– Но помимо всего прочего мне не хочется ходить целый день с тяжелой и пустой головой.
– Тогда, наверное, вы занимаетесь какой-нибудь очень деликатной работой, – сказал доктор.
Марианна вошла в другую дверь, она тоже остановилась в удивлении при виде гостей и затворила за собой дверь спиной.
– Я позволил себе осведомиться о самочувствии фрекен, – сказал доктор Муус, протягивая ей руку, – и вот вы входите здоровая и обворожительная, как никогда! – Доктор продолжал разговор и заметил: – Деликатная работа, да, конечно. Но можно сказать, что и моя работа тоже незаурядного порядка, мне приходится иметь дело с чрезвычайно тонкими диагнозами; но стакан вина никогда не мешал мне.
– Это происходит оттого, что мы с вами здоровые люди, – сказал адвокат.– Вот вы опять в старых палестинах, господин Хольмсен.
Виллац кивнул головой и, повернувшись к Марианне, сказал:
– А мы ведь собирались сыграть эти несколько тактов?
– Да.
Доктор подхватил:
– Ах, это большая любезность с вашей стороны показать нам, чего вы достигли, господин Виллац Хольмсен.
Марианна громко расхохоталась. Ей было трудно вести себя, как полагается настоящей даме.
– Тише, не греми так ключами, господин адвокат! – сказал доктор, прислушиваясь к музыке из другой комнаты.– Впрочем, они собирались проиграть нам какие-то упражнения.
– Наверное, они играют что-нибудь, написанное господином Хольмсеном, – сказал господин Хольменгро.
– Ну, можно сказать, господин Виллац Хольмсен мог бы выбрать для этого другой случай. Ведь он прямо утащил туда фрекен Марианну. Ну, да бог с ним! А что, выходит что-нибудь из этого молодого человека?
– Мне иногда попадалась его фамилия в столичных газетах, – вставил адвокат.
– Ну, это не бог знает что. Нет, вот Лассен, пастор Лассен, наш земляк, это вот замечательный человек.
– Да.
– Великий человек! Подумайте, выдержать все экзамены, начать взрослым прямо с пустого места и выучить все языки, все науки, все, и очутиться на вершине! Вот это, можно сказать, способности!
– Его прочат в епископы.
– Разумеется. И я надеюсь, что правительство сразу же назначит его в какую-нибудь южную епархию. Лассен достаточно времени провел на севере, все свое детство и юность, вплоть до зрелого возраста. Я поражаюсь, как вы можете выдержать здесь, господин Хольменгро, когда вас к этому ничто не вынуждает.
– Ведь у меня здесь дело, – уклончиво ответил господин Хольменгро.
– Да, но все-таки! Взять, например, меня, я предпочел бы жить в городе. Деревенская жизнь хороша, но когда имеешь другие интересы, культурные интересы… Вместе с тем, я отнюдь не желал бы жить в каком-нибудь городишке. А, право же, после Христиании во всех других городах чувствуешь себя, как в деревне.
– Но вы ведь не из самой Христиании, – сказал адвокат.
Доктор Муус нахмурил брови:
– Неподалеку. Конечно, я родился на севере, как почти все дети чиновников, но потом я переселялся все дальше и дальше на юг, и в конце концов мы жили в Эстердалене. Уездные города наши были Элверум и Гамар, главным же городом нашим была Христиания. А потом – ведь и вы тоже, господин адвокат, – разве мы не жили в Христиании все наши учебные годы? Разве не там мы получили, так сказать, наше крещение? Разумеется, первые основы были заложены в нас дома, в наших просвещенных семьях, но наше развитие в смысле мировоззрения, взглядов на политику, театр, искусство, науку – все это дала нам великая Христиания. Мы – оттуда.
– Да, да, мы – оттуда.
Фру Иргенс доложила, что обед подан. Марианна и Виллац вошли в комнату. Доктор сказал:
– Да, особенно возвышенной музыкой вы нас не попотчевали, но все-таки спасибо. Могу я иметь честь? – сказал он, подставляя руку.– Или, может быть, фрекен это неприятно?
– Нет, почему?
– Мне показалось, что улыбка сбежала с ваших уст.
– Я только подавила преисполнивший меня восторг.
– Да, да, скоро вы совсем избавитесь от меня, фрекен Марианна, – говорил он, идя с нею в столовую.
– Доктор переводится, Марианна, – пояснил ей отец.
– Не может быть, доктор?
– Совершенно серьезно.
После этого Марианна смолкла, и доктор, уважая ее молчание, не хотел мешать ей. Он обратился к Виллацу и заговорил о музыке, о пении, об опере.
– Когда же у нас в стране будет постоянная опера, господин Виллац Хольмсен?
– Когда страна будет достаточно богата, – ответил Виллац. Он заметил, что, произнося его имя, доктор выговаривает его как-то особенно отчетливо, но не мог решить, делает ли это с намерением оскорбить его.
– Если вы будете так бедны, я выпишу к вам оперу на торжество открытия, – сострил адвокат.
Виллац ответил:
– Если вы будете настолько богаты.
– Вот как, на это надо большие суммы! – сказал адвокат с надменной улыбкой.
– Мне редко приходится так изысканно обедать, как у вас, господин Хольменгро, – сказал доктор.
– Совершенно согласен, – подхватил адвокат, большой любитель покушать.
– В особенности хорошо готовит фру Иргенс один салат, – фру Иргенс, как это ваш муж умер в молодых годах при таком-то салате!
Фру Иргенс поблагодарила, улыбаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113