Однако через некоторое время голос Джудит зазвучал уже не так обреченно. Она часто забывалась и говорила «я» вместо «она». В интонации стала прорываться печаль. Она судорожно сглатывала стоящий в горле комок, по щекам текли слезы, которых она не замечала. От слез лицо стало мокрым, как от дождя, который омывал и очищал ее душу изнутри. Джудит впервые рассказывала постороннему обо всем, что с ней произошло. О жизни с Энтони, об ужасе, который охватил ее, когда она поняла, что представляет собой ее новое замужество, о Беннете и страхе, который сковывал ее при наступлении вечера.
Когда Мегги открыла глаза и посмотрела на подругу, Джудит не заметила этого. Она была слишком поглощена своим рассказом, заново переживая прошлое.
– Впервые Энтони познакомил меня с братом в ту ночь, когда мы приехали в Лондон. Энтони и Беннет были очень близки и делились абсолютно всем. Сначала это были мелочи, такие как рубашки, воротнички, башмаки. Потом покрупнее: лошади, должности, шлюхи. И наконец, жена.
Энтони особенно нравилось смотреть, как Беннет бьет ее хлыстом, пока кровь не начинала течь потоком. Крики и стоны Джудит доставляли Беннету гораздо большее наслаждение, чем молчаливое принятие происходящего. Джудит стала игрушкой для его беспокойных ночей, когда шлюхи и официантки из бара были разобраны, заламывали слишком высокую цену или просто наводили на него скуку своим тупым молчанием. Она стала жертвой его садистских экспериментов.
– В первый раз им пришлось связать меня. Во второй – они насильно влили мне изрядную дозу бренди. А где-то в пятый раз, точно не помню, им уже было достаточно слегка связать мне руки! Я и сама бы уже никуда не убежала. Я была переполнена отвращением к тому, что они сделали с моим телом, с моей душой, боялась выйти на улицу, столкнуться с соседями. Когда я случайно встречалась с кем-нибудь взглядом, то всегда первой отводила глаза. Я была слишком грязная.
Сначала Джудит думала, что умрет. Она призывала в молитвах смерть, когда муж с готовностью помогал привязывать ее к кровати, а потом с возбуждением наблюдал, как Беннет насилует ее. Ночи Джудит были наполнены ужасом, днем она впадала в оцепенение, сгорала от стыда. Но она не умерла. Тело не сдавалось, душа разлагалась много быстрее.
Джудит разъединила крепко сомкнутые пальцы, подняла глаза к открытому окну.
– Какая-то часть меня словно закрылась в раковине. Я перестала быть личностью, стала не более важна, чем стул, свеча, любая вещь. Когда они издевались надо мной, я не позволяла себе ничего чувствовать.
В одно ужасное утро Джудит едва не лишилась рассудка, уподобившись потерявшим разум бедняжкам из больницы Святой Марии. Она была одна дома, тишина окутала ее облаком. Вместо того чтобы подняться с рассветом, она осталась у себя в спальне. Сидела посередине постели, нечесаная, со спутанными волосами, скрестив руки над головой, и медленно раскачивалась взад-вперед, а с губ ее срывались звуки, подобные стонам попавшего в западню животного. Душа словно отделилась от тела и повисла рядом, не в силах заставить Джудит замолчать, не в силах исцелить ее. В таком состоянии она провела все утро, пока постепенно, капля за каплей, не вернулась ясность разума.
Тогда она была очень похожа на Мегги, загнанная в мир без мыслей, без воспоминаний, закутанная в белый туман, который поглощал боль и отчаяние. Но потом она поняла, что этот мир требует взамен слишком много, если хочешь стать его постоянным обитателем. В этой молочной пустоте сверкнула искра, надежда на спасение, шанс выжить.
С того дня Джудит стала воплощать свой план в жизнь.
– Прости меня, Мегги. Прости, что причинила тебе боль, что притащила его сюда.
Мегги изнасиловали из-за нее. Из-за нее Алисдер теперь в опасности. В опасности весь клан. Невольно, сама того не желая, она принесла опасность, причем в самой одиозной форме – в виде настоящего зла, которое не изменилось, не зависело от места и времени. Оно оставалось прежним, как оса в корзине, готовая ужалить, стоит лишь открыть крышку.
– И как же ты спаслась? – раздался издалека голос Малкольма.
Джудит повернула голову и увидела, что старик стоит в дверном проеме, а лицо его ничего не выражает. В любое другое время, при иных обстоятельствах она бы испытала страшный стыд, оттого что он услышал ее рассказ. Но сейчас ею правили только два чувства – вина и горе.
Джудит улыбнулась грустной улыбкой и посмотрела прямо ему в глаза. Что бы сказал Малкольм, если бы она сказала правду, если бы он узнал, что последнее слово, последняя жестокость остались за ней, а не за Энтони или Беннетом?
Она терпела их жестокость до тех пор, пока не перестала сопротивляться, и именно эта покорность судьбе однажды дошла до ее сознания и побудила к действию. Ушел целый год, чтобы вырастить маленькое растение с серебристыми листьями, год, за который она накопила достаточное количество бутонов, высушила их, растерла в порошок. А потом приготовила жареного цыпленка и посыпала его смертельной отравой.
Убийца. Она убийца.
Она никогда не забудет, как Беннет шептал ей в тюрьме это слово.
Но Малкольм этого не поймет. Да и кто поймет?
– Он умер, – коротко ответила она.
Когда она отошла от застывшего и окоченевшего тела мужа и смотрела, как заколачивают крышку гроба, ее радость объяснялась не только смертью Энтони, но и подарком, который сделал ей король Георг II, отправив полк, в котором служил Беннет, куда-то очень далеко. В Шотландию. Но Джудит об этом не знала.
Глава 27
Софи просыпалась медленно. В ее снах было больше вещественного, чем в реальности. Она поморгала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89