Сторожевые собаки, быть может, даже доберманы — свирепые, безжалостные, хищные! Ну почему, почему она не подумала о том, что усадьба — особенно такая большая — скорее всего охраняется собаками? В последнее время это было просто-таки всеобщее поветрие — владельцы особняков, загородных домов, словно соревнуясь между собой, заводили по нескольку сторожевых собак на своих обширных владениях. Должно быть, псы услышали ее или почуяли запах и теперь шли по следу, с треском ломясь через подлесок и заливаясь грозным лаем.
Жанна почувствовала, как сердце ее ушло в пятки. По чести говоря, она предпочла бы встретиться с голодным тигром, чем с несколькими тренированными сторожевыми собаками. С самого детства ей удавалось как-то ладить с дикими животными, даже с самыми опасными, — и она привыкла полагаться на этот свой природный дар. Тончайшие нити сочувствия и понимания связывали ее с дикими тварями настолько прочно, что Жанне порой казалось, будто она способна ощущать их чувства как свои собственные. Другое дело тренированный пес, специально натасканный на то, чтобы калечить и убивать. С ним она, пожалуй, ничего не сможет сделать — разве только врожденный инстинкт собаки возобладает над дрессировкой. Но если собак окажется несколько…
Что ж, скоро она узнает, на что годится ее дар, мрачно подумала Жанна, делая шаг в сторону от тропы.
Как раз вовремя! Два огромных черных добермана — это были действительно доберманы, чего она и опасалась, — со свирепым рычанием выскочили из густых кустов, и в темноте влажно блеснули их белые, острые как бритвы зубы. Увидев их, Жанна стремительно опустилась на землю и села, скрестив по-турецки ноги. Стараясь изгнать из своего разума страх, она спокойно и уверенно смотрела на приближающихся к ней псов.
Раф Сэнтин задумчиво разглядывал на свет бренди, налитое в низкий хрустальный бокал, время от времени взбалтывая его так, что янтарно-коричневатая жидкость кружилась в маленьком водовороте. «Курвуазье» сорокалетней выдержки было очень дорогим сортом бренди и встречалось исключительно редко, но сейчас Рафу оно казалось не вкуснее древесного спирта.
На лице его лежала мрачная тень. Скучно, все скучно… Бренди было ни при чем — вся жизнь казалась ему пресной, все надоело до чертиков. Все же он сделал из бокала небольшой глоток и, опуская его на столик, инкрустированный перламутром, выругался так, как не ругался будучи десятником на стройке. Какого черта, в конце концов!.. От скуки он мог напиться вдрызг, а ведь еще недавно он не нуждался в подобного рода стимуляторах. Чего-чего, а энергии у него всегда было в избытке — и энергии, и азарта, и многого другого, что помогало ему и в жизни, и в тех очень непростых деловых играх, в которых он стал признанным мастером. К бизнесу Раф всегда относился серьезно, однако головокружительные многоходовые комбинации вызывали в нем такие же волнение и восторг, как и партия в покер «по-крупному».
Тогда почему после двух десятков лет богатой, насыщенной событиями жизни, каждая минута которой доставляла ему наслаждение, он вдруг захандрил? Почему окружающее вдруг поблекло и перестало его интересовать? Должно быть, во всем виноват вирусный грипп, которым он переболел три месяца назад. Болезнь подорвала его силы, но не только… Оставленный ею след был слишком глубоким, и Раф был уверен, что сможет снова стать самим собой, только когда опять впряжется в работу. Если только прежде он не сойдет с ума от безделья и скуки. И надо же было ему подхватить эту летучую заразу!
Сэнтин вытянулся в кресле и в тысяча первый раз проклял себя за то, что в самом начале болезни не прислушался к советам врача и продолжал вкалывать по четырнадцать часов в день.
Он хорошо помнил собственную бессильную ярость, обуявшую его в тот день, когда ослабленное болезнью тело внезапно отказалось ему служить, и он все-таки свалился. Острый бронхит, сказал врач в приемном покое больницы, куда Сэнтина в срочном порядке привезли прямо из офиса. Но, как и следовало ожидать, одним бронхитом дело не обошлось, и в результате он выписался из больницы со строжайшим врачебным предписанием: никаких нагрузок, никакой работы в ближайшие два месяца.
Целых два месяца! Раф проторчал в Кармеле всего неделю, а от его решимости выдержать весь назначенный врачами срок не осталось камня на камне. Скука добралась до него, сделала вспыльчивым, раздраженным, нетерпеливым, и это при том, что Сэнтин и до болезни не отличался ангельским характером.
Вот и сейчас он чувствовал себя как на иголках. Взгляд его беспокойно перебегал по корешкам книг, выстроившихся на стеллажах красного дерева, по узорам кремово-розового персидского ковра, покрывавшего начищенный до зеркального блеска паркет, и никак не мог ни на чем задержаться. Осознав это, Сэнтин скорчил недовольную гримасу и, прищурившись, покосился на широкий кожаный диван у стены и уютное мягкое кресло перед массивным очагом в дальнем конце библиотеки.
Пожалуй, решил он, если вынужденного заточения не избежать, он мог бы попытаться убить время, занявшись переоформлением внутреннего убранства дома. Пустяковое, ненужное дело, но ему нужно было хоть что-нибудь, что помешало бы ему два месяца кряду грызть ногти на руках и сходить с ума от скуки.
Мысль о том, что в доме придется сделать кое-какую перепланировку, снова заставила Сэнтина нахмуриться. Нет, черт возьми, только не это! Замок нравился ему таким, каким он был, и он не хотел бы ничего менять. Может быть, как-нибудь потом…
Но Сэнтин понимал, что «потом» вряд ли когда-нибудь наступит. Он достиг такого уровня благосостояния и располагал такими средствами, которые позволяли ему осуществить любую свою мечту сразу, так что впоследствии она не нуждалась ни в каких усовершенствованиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77