Она видела, что Любош колеблется, предпочитая не отвечать, а расспрашивать. Долгую минуту они молчали, в конце концов он все же спросил:
– За кого ты, собственно, хотела выйти?
В кабачке с низким потолком столбом стоял сигаретный дым. Было душно и жарко. Через открытые двери кухни тянуло запахом подгоревшего сала.
Сколько раз она представляла себе это мгновение – как рубанет ему сплеча всю правду-матку, прямо в глаза скажет – и об ожидании, о бесконечном ожидании звонка, будь то почтальон или весточка по телефону – хоть что-то, хоть одно словечко! А он спрашивает, за кого она хотела выйти! Господи боже, говорила себе Анна, если бы она тогда так его не любила, то нашла бы в себе смелости и отозвалась бы сама. Но не теперь. Теперь уже нет смысла. Да разве это дело – объявиться через девять лет и перевернуть вверх дном всю ее жизнь! Она смерила его взглядом и твердо сказала:
– Нет, Вашек не твой сын.
– Ты говоришь неправду! – набросился на нее Любош. Анна резко поднялась, но он загородил ей дорогу. – Мы познакомились в декабре шестьдесят седьмого, – повысил он голос. – В январе я уехал в Гималаи. В сентябре родился мальчик. И на Аннапурне никого не завалило лавиной! – Он уже не говорил, а кричал.
У Анны лопнуло терпение. Она в ярости сдернула с вешалки пальто.
– Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы выложить все это Вашеку?!
Любош пробирался следом за ней между танцующими парами. На лице его промелькнула легкая усмешка:
– Если дело только в этом, можешь на меня положиться!

По дороге в отель Анна не разговаривала. Правда, почти успокоилась, а когда показался наконец рассвеченный фасад дома, вздохнула с облегчением.
– Было мне среди ребят так хорошо, что я годами не замечал, что живу один. – Любош шел рядом с ней, носком ботинка то и дело откидывая комья смерзшегося снега. Говорил тихо, и голос его звучал доверительно. – Пожалуй, только на это рождество вдруг понял: куча людей вокруг – и ни одного близкого человека. – Он не глядел на нее, даже не отваживался взять под руку. Забегал шага на три вперед и путался под ногами, как иногда делал Вашек, если хотел, чтобы на него обратили внимание. – И именно тогда, когда я начал всерьез задумываться над этим, появился такой классный пацаненок. Да еще к тому же мой!
Он плюхнулся в снег на колени у входа на террасу:
– Скажи мне, Анна! Прошу тебя! Скажи, что Вашек – мой!
Анна остановилась, пристально глянула на Любоша и жестко произнесла:
– Не корчи из себя шута!
Она обошла его и вступила в полосу света, падавшего на террасу из освещенных окон холла. До входной двери оставалось всего несколько шагов.
Любош вскочил и снова загородил ей дорогу.
– Надеялась, что до смерти тебя не увижу, – отрезала Анна.
– Если кто-то стоит у меня на пути, – сказал угрожающе Любош, – суну его в мешок и швырну в реку!
Он стал перед дверью, мешая Анне пройти.
Как они с Вашеком походили друг на друга! Та же неуступчивость, то же упрямство, та же манера идти напролом!
– Послушай меня хорошенько! – с расстановкой сказала Анна. – И заруби себе на носу!
Любош усердно кивал, как болванчик из кукольного театра, но рассмешить Анну не удалось.
– Можешь строить догадки, можешь думать что угодно, но доказать, что Вашек твой сын, не сумеешь! – Она снова обошла его и взялась за ручку двери.
– Нет, смогу! – упрямо отрезал Любош, подождал, пока Анна обернется. – Он такой же шальной, как и я! – Сгреб ее в объятья, не давая опомниться, и крепко поцеловал в губы, не думая о возможных последствиях, не подозревая даже, что она вся задрожит вдруг, и все же представить себе не мог, что схлопочет такой подзатыльник – аж искры из глаз посыпались!

Она услышала ровное дыхание Вашека. Зажгла ночник и натянула на себя фланелевую ночную рубашку, призвала на помощь все свое самообладание, сдобрив изрядной дозой снотворного, нос сомкнуть глаза в эту ночь так и не смогла.

18

Весна заявила о себе мощными ливнями. Через несколько дней погода чуть образумилась, зарядил мелкий дождик, но почти не переставая. Свинцовый купол неба неподвижно навис над городом.
Анна решила снять обои и покрасить квартиру и теперь не без опасений поглядывала за окно: остепенится ли погода до пятницы? Во вторник она купила стиральный порошок, мастику и отправилась на Смихов. Заскочила за пакетиком черного кофе в маленький гастроном на углу и перемолвилась словечком с продавщицей, которую знавала с тех самых пор, как здесь жила. Открыла дверь в подъезд и по винтовой лестнице с коваными перилами поднялась на третий этаж. Подумала, что, наверное, раньше следовало бы позвонить.
Подойдя к высоким темным дверям в стиле модерн, несколько раз нажала на кнопку звонка и только потом заметила, что за латунным щитком с визитной карточкой торчит записка. Подождала немного, но, когда никто не открыл, поколебавшись, вытянула листок: «Купи зелень и картошку. Зайди за ключом. Я в подвале. Ева ».
Анна представила себе их темную квартиру. Высокие окна, вечно закрытые, чтобы в комнаты не проникала пыль и шум Смиховской улицы, длинная узкая кухня, где, сидя за столом у окна, выходящего во двор, она готовила школьные уроки. Глянула на часы. Четверть шестого. Ей вдруг захотелось ни с кем здесь не встречаться, и она стремглав сбежала вниз по лестнице.

Вашек был уже дома и, пока Анна снимала с себя мокрое пальто, сокрушенно каялся в грехах. Показал дневник с очередным замечанием: «НОСИТСЯ ПО КОРИДОРАМ, А ЗАБЫЛ ВЗЯТЬ С СОБОЙ СПОРТИВНЫЙ КОСТЮМ» и подпись: Едличкова . В тетрадке по чешскому за диктант красовалась огромная тройка, а внизу красными чернилами было выведено грозное «СТРАШНО НЕБРЕЖНО!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38