Воздухонепроницаеый, водонепроницаемый — на века.
Гроб, подумал Мэтлок.
Он поднял его и поддел холодными мокрыми пальцами защелку замка. Открыть ее удалось не сразу. Наконец послышалось шипение устремившегося внутрь воздуха, как бывает, когда открываешь герметически запечатанную банку кофе. Резиновые прокладки раздались. Внутри Мэтлок увидел клеенчатый пакет в форме записной книжки.
Он понял, что нашел обвинение.
Глава 30
Записная книжка была толстой — более трехсот страниц; своего рода дневник, довольно беспорядочный. То записи велись изо дня в день, то с перерывом в несколько недель и даже месяцев. Манера изложения тоже была неровной. Ясное, четкое повествование сменялось вдруг бессвязными, разрозненными обрывками мыслей. В таких местах рука заметно дрожала, и почерк становился неразборчивым.
Дневник Лукаса Херрона был воплем боли, исповедью человека, потерявшего надежду.
Сидя на холодной мокрой земле, словно загипнотизированный словами Херрона, Мэтлок понял, что побудило старика искать полного уединения, окружить себя непроходимой зеленой стеной, закрыть окна глухими шторами.
Лукас Херрон в течение четверти века был наркоманом. Только наркотики и помогали ему не чувствовать боли. И никто не в силах был ему помочь — разве что поместить его на весь остаток так называемой «жизни» в госпиталь для ветеранов.
Решительный отказ влачить существование живого трупа и заставил Лукаса Херрона броситься очертя голову в объятия другой смерти.
Майор Лукас Натаниел Херрон водил роты четырнадцатого батальона первой морской десантной дивизии в атаку на Соломоновых и Каролинских островах, занятых японцами.
И раненого майора Лукаса Херрона увезли на носилках с крошечного островка Каролинского архипелага, после того как он вывел на берег из горящих джунглей две роты. Никто не думал, что он выживет. Японская пуля застряла у основания шеи, и врачи сочли хирургическое вмешательство невозможным. Малейшее осложнение — и пациент перестанет быть человеком. А отвечать за это никто не хотел.
Ему назначили уйму сильнейших болеутоляющих, и больше двух. лет он пролежал в Мэрилендском госпитале. Выздоровление шло мучительно и медленно. Сначала были специальные воротники для шеи и таблетки; затем — костыли, металлические шины для ходьбы и все те же таблетки. Наконец просто костыли, специальные корсеты и неизменные таблетки. Лукас Херрон вернулся в стан живых, но — с таблетками. А в моменты невыносимой боли ему помогал шприц с морфием.
Таких, как Лукас Херрон, были сотни, возможно даже тысячи, но он обладал особыми качествами, чрезвычайно ценными с определенной точки зрения. Настоящий герой войны на Тихом океане, блестящий ученый, человек с безупречной репутацией.
Идеальный человек. И его можно было идеально использовать.
С одной стороны, он не мог жить, не мог сражаться с болью без наркотиков — таблеток и все возраставшего количества уколов. С другой стороны, если бы степень его зависимости от наркотиков стала известна медикам, его бы снова упрятали в больницу.
Это обстоятельство постепенно, исподволь довели до его сознания. Время от времени поставщики наркотиков просили его о каком-нибудь одолжении — то нужно было установить контакт в Бостоне, то кому-то заплатить в Нью-Йорке. Когда же Херрон начал беспокоиться, ему мягко объяснили, что это все абсолютно невинно. Невинно, но необходимо.
Шли годы, и он стал представлять немалую ценность в глазах люден, которые были ему так нужны. Они все чаще обращались к нему с просьбами, раз от разу все более настоятельными. Лукаса отправляли все дальше и дальше. Канада, Мексика, Франция... Средиземноморье.
Он превратился в курьера.
При этом его никогда не покидала мысль о больничной палате, прочно засевшая в его измученном теле и. мозгу.
Им манипулировали блестяще. Он никогда не знал о результатах своей деятельности, не знал, как росла та разрушительная сеть, которую он помогал создавать. Когда же наконец узнал, было уже поздно. Сеть была создана.
Нимрод приобрел власть.
"22 апреля 1951 г. В середине семестра меня снова посылают в Мексику. Остановлюсь, как обычно, в университете Мехико, а на обратном пути — в Бейлоре. Какая ирония: казначей вызвал меня и сказал, что Карлайл будет рад покрыть Мои расходы по «научно-исследовательской» работе. Я отказался, заявив, что мне вполне хватит и пособия по инвалидности. А может быть, следовало согласиться...
13 июня 1956 г. В Лиссабон — на три недели. Маршрут, как мне сказали, — обычный для небольшого судна: Азорские острова, Куба и Панама. Остановки — для меня — в Сорбонне, в Толедском университете и в Мадридском. Я становлюсь настоящим ученым шмелем! Мне не очень нравится, как все это делается, — да и кому бы понравилось? — но я не отвечаю за устаревшие законы. Ведь скольким, скольким можно помочь! Я беседовал по телефону с десятками людей, которые, подобно мне, не могут прожить и дня без помощи... И все же меня беспокоит... Но что поделать? Если я откажусь, этим займутся другие...
24 февраля 1957 г. Я крайне встревожен, но сохраняю спокойствие. Мне сейчас сказали, что, когда меня пошлют устанавливать контакты, я буду выступать в качестве посланца «Нимрода»! Название это кодовое — так, ничего не значащая выдумка, говорят они, — и к нему отнесутся с должным почтением. Похоже на разведывательные данные, которые мы во время войны получали из штаба Макартура. Одни коды и никаких фактов... Боль усилилась — врачи говорят, что будет еще хуже... Но... «Нимрод» очень внимателен... Как и я...
10 марта 1957 г. Они рассердились на меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91