Держась за руки, они пошли по воде в сторону озера.
– Мне нужна неделя, чтобы привести в порядок все свои дела, – сказала Энни. – Это не слишком долго?
– После того как мы ждали двадцать пять лет – нет.
Она сжала его руку.
– А куда мы поедем?
– У тебя паспорт есть?
– Нет. Но я могу подать заявление.
– Только не отправляй его с нашей городской почты.
– Да, я знаю. Съезжу в Толидо.
– Вначале мы поедем в Вашингтон. И захвати с собой все свои документы и личные бумаги.
– Ладно. Никогда не была в Вашингтоне.
– А какой из европейских городов тебе больше всего нравится?
– Рим.
– Значит, поедем в Рим.
– Ты серьезно?
– Если ты серьезно, то и я тоже.
Она немного подумала, потом ответила:
– Я – да.
Он искоса взглянул на нее и спросил:
– А ты понимаешь, что это такое – оставить дом и уехать?
– Нет; но когда я с тобой, я чувствую себя дома. Кажется, это и называется безоглядной любовью, да?
– Мне это знакомо. Но ты подумала о том, как будешь себя чувствовать, когда начнешь тосковать по детям, по дому, по друзьям и знакомым?
– Да. Подумала. Но пора уже Энни Прентис поступать так, как ей самой того хочется.
– А твоя работа? Ты по-прежнему заведуешь тем магазином при госпитале?
– Да, и мне это нравится, но не такая уж это захватывающая карьера. Это единственное, что одобрил муж, – добавила она. – Мужчин там нет, денег мне не платят, по выходным работать не приходится, рабочее время определяю я сама, и к тому же почти напротив его работы.
– Да, я видел, когда приезжал в город, – кивнул Кит.
– А ты не будешь возражать, если я пойду работать?
– Можешь делать все, что тебе хочется.
– И мне можно будет задерживаться на работе, приносить работу на дом, на выходные, ездить вместе с мужчинами в командировки?
– Не перегибайте палку, миссис Прентис.
Она улыбнулась и сжала его руку.
Они шли по ручью – неглубокому, примерно по щиколотку, – обходя торчавшие из воды камни, и Киту доставляло удовольствие ощущать ступнями илистое дно, чувствовать в своей руке ладонь Энни.
– Быть может, когда-нибудь мы снова вернемся сюда, – проговорила она.
– Возможно.
– А что чувствуешь ты, Кит? Здесь ведь и твой дом тоже. Ты бы не хотел тут остаться?
– Хотел бы, но я же понимаю, что это невозможно. Быть может, когда-нибудь.
Энни задумалась, потом проговорила:
– Если бы… его тут не было…
– Что он станет делать, если его уволят?
– Он тут не останется, – ответила она. – Не сможет. Для него это было бы унижением. А кроме того, очень многие втайне ненавидят его. Знаешь, – добавила она, – если миссис Бакстер сбежит с другим, для него это станет таким унижением, что, возможно, он сам подаст в отставку и уедет из города. Тогда мы сможем вернуться, если захотим.
Кит кивнул, потом спросил:
– А куда бы он мог уехать?
– На Грей-лейк. Он даже говорил, что мы туда переедем, когда он выйдет в отставку. Возможно, – улыбнулась Энни, – это произойдет гораздо раньше, чем он думает. Только поедет он туда один. Он понимает, что не сможет оставаться в Спенсервиле, если уйдет с поста начальника полиции.
– Что, тогда ему уже не будут устраивать торжественных приемов в «Элкс Лодж»?
Энни глянула на Кита и ответила:
– Как я понимаю, ты прочел об этом в газетах. Господи, это был один из худших вечеров в моей жизни. Ты что, ревнуешь? – спросила она после небольшой паузы, видя, что Кит ни о чем ее не спрашивает.
– Да что-то вроде этого. Сам толком не понял, что я тогда почувствовал.
– А я, любимый, весь тот вечер думала о тебе и гадала, чем ты занимаешься по субботам. Знаешь, сколько суббот я гадала, где ты и с кем, после того как мы расстались?
– Я по большей части развлекался тем, что проходил курс молодого бойца в пехоте, – ответил он и добавил: – Субботние вечера я обычно простаивал в длинных очередях, чтобы позвонить тебе. А тебя всякий раз не бывало дома.
– Была, всегда была. Но не хотела отвечать. Гордость и упрямство – грех, вот мы за эти грехи и расплачиваемся, – усмехнулась она.
– Да, верно.
– Ревность тоже грех. Я не ревную, но… знаешь, я звонила тебе из «Элкс Лодж». Мне просто хотелось услышать твой голос. Но тебя тоже не было дома.
– Я в тот вечер съездил в школу, погонял там мяч на баскетбольной площадке, около девяти вернулся домой, принял холодный душ и лег спать.
– И хорошо. А кто тебе приснился – я?
– Не помню. Но когда я просыпаюсь утром, то самая первая моя мысль всегда о тебе.
– И у меня тоже.
Они подошли к кромке леса, к тому месту, где ручей расширялся и впадал в озеро. Кит и Энни выбрались на берег и оглядели поверхность воды и поросшие травой берега. Теперь по соседству с машиной Энни появились и другие, а в высокой траве лежало несколько велосипедов.
Группа подростков плавала по озеру на большом надувном плоту; чуть дальше Кит разглядел двух пожилых людей, удивших рыбу. Две молодые мамы с только начинавшими ходить малышами пускали возле берега игрушечные кораблики.
Поверхность озера была спокойна и блестела, как зеркало; лишь какая-нибудь рыбка время от времени выскакивала, хватая насекомое и оставляя на воде расходящиеся концентрические круги. Над водой кружились стрекозы, недалеко от берега покачивались заросли прудовых лилий – их сладкие корни можно было варить и есть; интересно, подумал Кит, знают ли об этом нынешние мальчишки?
В этот теплый субботний день озеро Ривз выглядело почти так же, как и тридцать лет назад; только раньше, как помнил Кит, здесь всегда резвилось гораздо больше ребят; это было последнее поколение, еще не познавшее организованного детского отдыха, – мальчишки типа Гекльберри Финна, варившие корни лилий и любившие пожевать жгучие длинные водоросли, ловившие рыбу на бамбуковые удочки и пускавшие старые удилища на поплавки, стрелявшие из рогаток, чем раздражали взрослых и мелких домашних животных, и гонявшие на тяжелых металлических велосипедах, которые весили больше, чем сами ездившие на них мальчишки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104