Настенные часы над ними отсчитывали последние минуты. Спустя несколько секунд офицеры выпрямились почти одновременно, как футбольная команда после краткого совещания на поле, и заторопились к выходу. Беллини задержался, уточняя какие-то детали. Его черная массивная фигура в ярко освещенной комнате почему-то напомнила Бурку темную грозовую тучу на солнечном небе.
Подойдя к столу, Бурк неторопливо натянул высокий, по самую шею свитер, а сверху надел пуленепробиваемую куртку. В петлицу он воткнул зеленую гвоздику, взятую у спецназовца, у которого их оказался целый букет. Взглянув на чертежи в последний раз, он прочитал пометки, второпях написанные командирами подразделений, и спросил Беллини:
— А где во время штурма безопаснее всего находиться?
Беллини подумал секунду-другую и ответил:
— В Лос-Анджелесе.
Глава 57
Брайен Флинн стоял за кафедрой, возвышавшейся над полом главного зала на целый этаж. Медленно обведя взглядом пространство огромного храма, расстилавшееся перед ним, он громко скомандовал в микрофон:
— Выключить свет!
Сразу же стал гаснуть свет в секции за секцией: в алтаре, на галерее, в часовне Богоматери — это был пункт Хики, затем погасил свет в четырех трифориях Салливан, потом на церковных хорах, и, наконец, погасли огромные висячие люстры над нефом и светильники на чердаке. Вестибюли, книжная лавка и боковые алтари также скрылись в темноте, когда Хики прошелся по собору, отыскивая оставшиеся выключатели.
Флинн заметил, что несколько тусклых лампочек все еще продолжали гореть. Вероятно, их выключатели находились где-то за стенами собора. Послышались звуки разбиваемого стекла — Хики и остальные били горевшие лампочки, до которых могли дотянуться.
Флинн удовлетворенно кивнул. Сигналом к началу штурма могло быть выключение света главным рубильником в доме настоятеля. Тогда приборы ночного видения дали бы полицейским огромное преимущество над фениями. Но Флинн вовсе не собирался предоставлять им это преимущество, заранее выключая свет; уже горели и потрескивали в окружающем мраке сотни и сотни церковных свечей. «И этот, — подумал Флинн, — вечный древнейший источник света бросает вызов страху кромешной темноты, и полиция не в силах его потушить». Кроме того, по всему собору боевики расставили бенгальские огни и сигнальные ракеты, чтобы устроить такой фейерверк, от которого приборы ночного видения пришлось бы выбрасывать. «Вот уж будет сюрпризик для капитана Беллини», — подумал Флинн.
Положив руки на холодную балюстраду кафедры из каррарского мрамора, он спокойно смотрел на огромный зал собора, стараясь, чтобы глаза привыкли к полумраку. Дрожащие тени играли на стенах и колоннах, но свод оставался полностью затемненным. Легко было вообразить, что крыши над головой нет, а колонны свободно вздымаются вверх и устремляются в чистое ночное небо — такая иллюзия станет реальностью следующей ночью.
Длинные черные трифории и галереи над головой, которые и при ярком свете всегда были затенены, сейчас погрузились в полную темноту и стали совершенно невидимы, и только редкое постукивание и лязганье винтовок о мраморный пол напоминали, что они все же есть.
Церковные хоры были также охвачены тьмой, и мрачный свет над ними походил на тяжелую черную завесу, отделяющую это пространство от яркого внешнего мира, но Флинн ощущал зловещее присутствие двух людей в комнате для спевок хора гораздо сильнее, чем когда он приходил к ним при свете. Сейчас они, скорее всего, наслаждались окутавшей их темнотой и не обращали внимания ни на что.
Флинн глубоко вдохнул носом прохладный воздух. Кругом разлился запах горящего фосфора. Жгучий и резкий, он, казалось, уже стал неотъемлемой частью собора. Странный мускусный запах смешался с запахом старого ладана и стеарина свечей и чем-то еще непонятным. Такая смесь запахов являлась для Флинна одной из главных примет римской католической церкви, этот смешанный запах сохранялся во всех церквах, где ему приходилось бывать, вызывая в сознании смутные воспоминания о детстве.
«Прочь, прочь, — подумал он. — Уходите». Но ему стало бесконечно приятно от этих воспоминаний, словно он одолел в теологическом споре самого епископа.
Он опустил глаза и посмотрел на множество горящих свечей и бенгальских огней. Сейчас свет казался не таким притягательным, огоньки переливались красным и голубым, словно горели серные светильники вокруг алтаря, и искрились, что напоминало о геенне огненной. Святые на алтарях, показалось ему, пришли в движение и закружились в непристойной пляске. Блаженное выражение на их белых лицах внезапно преобразилось в бесстыдные гримасы и открыло, по мнению Флинна, их истинную сущность.
Но самые фантастические метаморфозы произошли с окнами, которые, казалось, зависли в темном пространстве, увеличившись вдвое по сравнению со своими реальными размерами, и поднялись на такую умопомрачительную высоту, что, если на них смотреть снизу, просто кружилась голова. А еще выше церковных хоров, над медными трубами органа, которые словно парили в воздухе, виднелось круглое розовое окно, которое засасывало смотрящего в темно-голубой водоворот, в пучину, в преисподнюю, полную теней и духов, в царство мертвых, откуда нет никакой надежды выбраться.
Флинн пододвинул к себе микрофон и откашлялся, боясь, как бы на его голос не повлияла воцарившаяся вокруг атмосфера смерти, тем более что говорить он должен совсем о другом.
— Леди и джентльмены!.. Братья и сестры!.. — начал он и посмотрел на часы: 5.14. — Минута, которой, как вы знаете, мы все ждем, настала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191