Они потеряли многих друзей прошлой ночью. И захотят отомстить. А потом, следует принять во внимание, что среди вас есть женщины... вы понимаете?
Хоснер произнес одно из самых богохульных арабских проклятий, какое только смог вспомнить.
Воцарилась тишина.
Риш сделал шаг вперед из тени. Он улыбался:
— Ваше владение самой колоритной частью нашего языка очень интересно. Где вы этому научились?
— От вас, в Рамале.
— В самом деле? — Он вышел из ниши и встал посередине тронного зала примерно в двух метрах от Хоснера и Добкина. — Тогда я был вашим пленником. А теперь вы близки к тому, чтобы стать моим пленным. Когда я был в Рамале, вы могли бы убить меня руками моих приятелей-арабов в обмен на прощение или дополнительные поблажки. Без всякого сомнения. Я знаю. Но как бы вам ни хотелось это сделать, вы не пошли на это. У вас есть понятие о честной игре.
Однако я поклялся убить вас за то, что вы меня оскорбили, дав мне пощечину. На самом деле некоторым образом я обязан вам жизнью. Я буду честен с вами, если вы сдадитесь мне сейчас. — Он пристально вгляделся в лицо Хоснера, потом приблизился к нему примерно на метр. — Вы ведь знаете, что эта пощечина еще горит у меня на щеке, не так ли?
Риш размахнулся и рукой ударил Хоснера по лицу.
Хоснер отпрянул на секунду, потом хотел броситься на Риша, но Добкин схватил его и не дат вырваться.
Риш покачал головой:
— Теперь с этим покончено. Оскорбление снято. Al ain bel ain al sen bel sen. Око за око, зуб за зуб. Ничего больше. И ничего меньше.
Хоснер овладел собой и оттолкнул Добкина:
— Да, я согласен, Риш. Но есть еще небольшое оскорбление, которое заключается в том, что ты сбил самолет с пятьюдесятью пассажирами.
Риш отвел глаза в сторону:
— Я не буду обсуждать это. У вас есть возможность спасти остальных пятьдесят. — Он взглянул на Добкина. — С военной точки зрения вы должны знать, что это — безнадежное дело.
Добкин подошел поближе к Ришу. Ему был слышен шорох одежды затаившихся у стен вооруженных людей. Риш сделал неуловимое движение рукой, и тени отступили назад. Добкин оказался в нескольких сантиметрах от Риша.
— Прошлой ночью все было действительно безнадежно с военной точки зрения. Однако мы вас побили. Сегодня счет будет лучше.
Риш покачал головой:
— Сегодня мы возьмем холм, генерал.
Хоснер положил руку Добкину за плечо:
— С меня достаточно. Я хочу вернуться.
Риш кивнул:
— Надеюсь, вы будете достаточно демократичны, чтобы устроить голосование, мистер Хоснер.
— Да. Мы там все решаем голосованием, Риш. Я дам вам знать до заката солнца. Пока же отправлю к вам пленного. Ему нужна медицинская помощь. У вас имеется все необходимое?
Риш рассмеялся:
— Неуклюжая попытка выяснить наше положение с медицинской помощью. Но мы заберем парня. Спасибо. — Он медленно переводил взгляд с одного на другого. — И снова я должен предупредить вас, что, если мои люди захватят холм в темноте, я не смогу контролировать их.
Тогда заговорил Добкин:
— Вы или плохой командир, или плохой лжец.
Риш развернулся и направился обратно к нише. Его удаляющийся голос отражался эхом от стен тронного зала:
— Я реалист, джентльмены. Каковыми вы не являетесь. Спасите людей, генерал. Спасите их жизни, мистер Хоснер.
— Я сделаю это, — сказал Хоснер и повернулся, чтобы уйти.
— О, еще одно, — добавил Риш. — Это могло бы помочь вам прийти к решению. У меня есть информация кое о ком из ваших людей, и она могла бы представлять для вас интерес.
Он замолчал.
Хоснер почувствовал, как холодок догадки ползет по спине. Он не обернулся и не ответил. Добкин тоже остался стоять спиной к Ришу.
— У некоторых из ваших людей члены их семей — и притом любимые — находятся в арабских странах. Мне известна судьба этих родственников. Хотите ли вы знать о них? Если сдадитесь, я дам вашим людям полный отчет о каждом. Это положит конец стольким страданиям, тревогам и беспокойствам о судьбе родных. Зная о том, где они находятся, если живы, их семьи могли бы обеспечить возвращение родственников в Израиль.
Молчание.
— Например, семья Абделя Джабари. Или брат Рахили Баум, пропавший со времени военных действий в 1973 году.
Хоснер пошел прочь. Добкин последовал за ним.
— Разве одна из двоюродных сестер вашей жены не числится пропавшей без вести в Синае с 1967 года, генерал?
Добкин продолжал идти твердым шагом.
— Муж Мириам Бернштейн, Иосиф. Он еще полгода тому назад находился в сирийском лагере для военнопленных. Потом его взяли и расстреляли.
Хоснер замедлил шаг.
— Или это был брат Рахили Баум? Кажется, Иосиф Бернштейн все еще в лагере. Не важно, потом я наведу справки. У меня все где-то записано.
Хоснера трясло от ярости, и он с трудом заставлял себя идти. Тихий, издевательский смех Риша за его спиной эхом отзывался в разрушенном зале.
Их вывели наверх, прямо в море солнечного света. Эскорт замешкался, снова завязывая им глаза. Добкин бросил взгляд на башни и зубчатые стены Ворот Иштар примерно в сотне метров к востоку. Неподалеку находились гостиница с верандой и небольшой музей. Отреставрированная часть ворот блестела на солнце синими изразцовыми кирпичами. На барельефе сверкали золотые вавилонские львы и мифические животные. Рядом находились стены Висячих садов, пыльные и потрескавшиеся, без единого следа растительности или хотя бы мха.
За то короткое время, пока им завязывали глаза, Хоснер отметил, что холм, на котором они находились, почти такой же высокий, как и тот, где лежал «конкорд», в двух километрах отсюда, а между двумя холмами пролегала небольшая низменность. С того места, где стоял Хоснер, можно было разглядеть самолет и людей на вершине холма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151