Премьер-министр поднялся:
— В этом и состоит суть дела, генерал. Если сможете доказать мне решительно и бесповоротно, что наши люди там, я проголосую за выступление.
Теперь каждый увидел для себя выход. Если последующие события покажут, что следует одобрить рейд, Объединенный Совет сможет оправдать свое бездействие перед гражданами страны вескими доводами об ошибочности и неполноте разведданных. Можно было бы категорично настаивать на том, что о миссии мира в Вавилоне ничего не было известно. И это оказалось бы не просто отговоркой. Это была бы правда.
— И откуда же вы полагаете получить решающие свидетельства, генерал? — поинтересовался премьер-министр. — Вряд ли мы сможем принять еще одно сверхъестественное откровение, если, конечно, нам не позволено будет всем сразу настроиться на необходимую волну.
Ласков не обратил внимания на пролетевший по залу смешок.
— Уполномочен ли я действовать от вашего имени?
— Вы просите слишком многого.
— Только лишь до рассвета.
— Ну за такое короткое время, полагаю, вы не сможете нанести большого вреда. Хорошо. А тем временем воздушная операция будет ждать наготове. Если вы вернетесь сюда к 5.30 утра и предъявите мне неопровержимые доказательства того факта, что «конкорд» действительно сел в Вавилоне, тогда я нажму красную кнопку, и все мы скрестим пальцы и будем надеяться на лучшее. Однако если до того мы получим известия от иракской стороны, что в Вавилоне никого нет, тогда какие бы доказательства вы мне ни предъявили, они не будут приняты во внимание. Во всяком случае, на рассвете мне придется надеяться, что президент Ирака сдержит слово и пошлет отряд в Вавилон. Мне не хотелось бы, чтобы наши силы столкнулись с их силами, поэтому 5.30 — исходное время для начала операции. Справедливо, как вам кажется?
— Мне хотелось бы возглавить боевое подразделение.
Премьер-министр отрицательно покачал головой:
— Что за невероятные амбиции! Вы ведь даже больше не состоите в вооруженных силах. Почему я только что наделил вас такими большими полномочиями? Наверное, просто сошел с ума.
— Пожалуйста.
В комнате повисла тишина. Казалось, премьер-министр глубоко задумался, потом поднялся вновь и, словно впервые в жизни, взглянул на Ласкова:
— Если вы докажете мне, что идти необходимо, тогда я с удовольствием доверю вам руководство боевым отрядом. У меня нет никакой иной кандидатуры, — обтекаемо и двусмысленно прореагировал он.
Ласков откозырял, повернулся и вышел в коридор. Талман поспешил следом.
В коридоре оказалось полно народу, и Талман заговорил вполголоса:
— Какую такую чертову информацию ты собираешься получить за это время?
Ласков только пожал плечами:
— Не знаю.
* * *
Они вышли, прошли мимо колонн фасада, миновали чугунные ворота и оказались на улице. Оба молчали. Если бы не горячий сухой ветер, Иерусалим утонул бы в тишине. Даже в духоте ночь казалась прекрасной — такой, какой может быть лишь весенняя ночь в Иерусалиме. В воздухе парил сладкий аромат распускающихся деревьев, небо казалось хрустальным куполом. Растущая луна над головой стремилась к своему завершению. Ее желтый свет лился мягко и тепло. Цветы, виноградные лозы, кусты и деревья заполняли все свободное пространство, как будто росли они не в каменном городе, а в деревне. На улицах, вымощенных древней брусчаткой, на равных соседствовали дома, построенные от двадцати до двух тысяч лет назад. Ведь для Иерусалима это не имеет ни малейшего значения — здесь все одновременно и древнее, и молодое.
Талман никак не мог успокоиться:
— Тогда какого же черта ты все это наговорил? И так ведь оставался шанс, что они проголосуют за выступление. А теперь ты дал им возможность отступить.
— Они ни за что не проголосовали бы за военную операцию.
В мерцающем свете луны Талман посмотрел на товарища:
— Ты что, сомневаешься?
Ласков резко остановился:
— Нет, абсолютно не сомневаюсь. Они действительно в Вавилоне, Ицхак. Это я знаю наверняка. — Он помолчал и добавил: — Я их слышу.
— Чушь. Вы, русские, неисправимые мистики.
Ласков согласно кивнул:
— Это правда.
Но Талман все-таки надеялся получить конкретный ответ на свой конкретный вопрос:
— Нет, ты мне ответь, я настаиваю, что было у тебя на уме, когда ты обещал представить доказательства?
— Давай предположим, что ты собрался бы связаться с разведывательным самолетом. Как бы ты это сделал без радио?
Талман с минуту подумал:
— Ты имеешь в виду фото? Ну наверное, я нарисовал бы большие знаки на земле... ты понимаешь, о чем я. А если бы это оказалось невозможным, или самолет летел бы слишком высоко, в темноте или густой облачности, или поднялась песчаная буря, тогда я, наверное, соорудил бы какой-то тепловой источник. Но ведь мы видели эти тепловые источники. Они не решают дела.
— Никаких сомнений не осталось бы, имей они форму Звезды Давида.
— Но ведь не было такой формы.
— Была.
— Нет, не было.
Казалось, Ласков на ходу разговаривает сам с собой:
— Меня удивляет, что все эти умы еще не додумались до этого. Но это ведь неизведанное поле — я имею в виду инфракрасную разведку. Возможно, они держат звезду наготове, чтобы зажечь ее, если увидят самолет. И не понимают, что если зажгут ее, то с самолета ее можно будет сфотографировать и через некоторое время, когда она уже погаснет. Конечно, Добкин и Берг могли бы додуматься до этого. Но, наверное, я слишком уж критичен. Может быть, не осталось керосина, или его осталось только на зажигательную смесь, или почему-то еще этого нельзя сделать. И вообще почему они должны думать, что кто-то полетит в разведку над Вавилоном?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151