Мы вошли в помещение, напоминающее фойе. Здесь тоже никого не было. В дальней стене виднелась дверь с медной табличкой «Генерал-лейтенант Джозеф Л. Кемпбелл».
Я постучал. Дверь открыла женщина-капитан, на ее нагрудной карточке мы прочитали имя — Боллинджер.
— Добрый вечер. Я старший помощник генерала Кемпбелла.
Мы пожали друг другу руки. Капитану Боллинджер было лет тридцать пять, невысокая, полноватая, но живая, общительная.
— Не знал, что у мужчин-генералов бывают помощниками женщины. Слышал, правда, о подруге Айка, — сказал я.
Капитан Боллинджер улыбнулась.
— Нас несколько человек. Второй помощник генерала — мужчина, лейтенант Элби.
— Да, с ним мы уже познакомились.
Капитан Боллинджер имела очевидное преимущество перед лейтенантом Элби: она была неподвластна чарам Энн, следовательно, не являлась пешкой в опасной игре между отцом и дочерью и вполне устраивала миссис Кемпбелл.
Она провела нас в пустую приемную.
— Генерал выделил для вас столько времени, сколько потребуется. Но, пожалуйста, помните, что он... он просто убит горем.
— Мы понимаем, — сказала Синтия.
Я тоже понимал: встреча была назначена на вечер потому, что в штабе никого не будет, если вдруг в ходе разговора разразится скандал.
Капитан Боллинджер постучала в дубовую дверь и представила нас как уорент-офицеров Бреннер и Санхилл. Генерал шагнул нам навстречу. Мы отдали друг другу честь, потом обменялись рукопожатиями, он кивнул на ряд обитых материей стульев, и мы все сели.
В генеральских кабинетах бывают самые различные виды сидений, но при желании хозяин может поставить вас по стойке «смирно» или «вольно». Генерал Кемпбелл обошелся учтиво, не по нашему рангу. Возможно, это было связано с тем, что мы только что услышали признания двух жен в совершении преступных деяний, а именно: недоносительство и тайный сговор. Возможно, мы просто понравились генералу.
— Не желаете ли выпить?
— Благодарим вас, сэр, нет.
Орудие выстрелило, флаг был спущен — в армии это то же самое, что звонок, приглашающий изголодавшихся подопытных собак Павлова к обеду.
Я оглядел кабинет. Стены были покрыты белой штукатуркой, дубовые карнизы и плинтусы, мебель тоже сделана из дуба, на полу — ковер, привезенный, очевидно, с Востока. Почти не видно военных трофеев, сувениров, наградных свидетельств в рамках на стенах, только на небольшом круглом столе в углу, застланном синей накидкой, лежали сабля в ножнах, старинный длинноствольный пистолет и синяя фуражка.
Генерал поймал мой взгляд.
— Это вещи моего отца. Он был кавалерийским полковником в двадцатые годы.
— Во Вьетнаме я был в первом батальоне Восьмого кавалерийского полка, но без лошадей.
— Вот как? Да это же отцовский полк! Старая гвардия, еще с индейцами сражалась... Впрочем, это было до отца.
Выходит, между нами все-таки есть что-то общее, почти общее. Синтия, разумеется, сразу же заскучала от нашей бывальщины-небывальщины, но толика мужской трепотни полезна перед тем, как схватить собеседника за горло.
— Значит, вы не всегда были детективом? — осведомился генерал.
— Не всегда, сэр. Раньше я занимался честным трудом.
— Имеете награды, знаки отличия?
Вероятно, ему было легче подготовиться к неприятным вопросам, зная, что я ветеран и участвовал в боевых действиях. Даже если бы у меня за плечами не было опыта вьетнамской войны, я все равно сказал бы, что бывал в бою. Доискиваясь истины, можно и солгать, как свидетель, не приведенный к присяге. Тому же, кто приведен к присяге, от вранья лучше воздержаться. Что до подозреваемого, то он всегда может сослаться на право не свидетельствовать против себя. Проблема, однако, в том, чтобы определить, кто есть кто.
Неприлично не обращать на даму внимания, и генерал стал расспрашивать Синтию о ее службе в армии, откуда она родом... Синтия охотно отвечала, и из ее ответов я почерпнул кое-что и для себя, хотя не знаю, может, она и лгала. Я давно заметил, что генералы и полковники любят расспрашивать рядовых и низших по званию о том, где живут, кто родители, где учились и т.д. и т.п. Не знаю, действительно ли они интересуются или это заимствованный у японцев управленческий прием, которому их учили в военном колледже, но ты вынужден принять правила игры, хотя сам готов кинуться на амбразуру преступной деятельности.
Минут двадцать из необходимого и выделенного нам времени мы занимались переливанием из пустого в порожнее, наконец генерал сказал:
— Как я понимаю, вы разговаривали с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл, следовательно, знаете, что происходило в ту ночь.
— Да, сэр, — ответил я, — хотя, по чести говоря, мы кое-что узнали до бесед с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл.
— Вот как? Поздравляю. Значит, мы неплохо учим людей.
— Да, сэр, кроме того, у нас с мисс Санхилл есть кое-какой практический опыт, хотя в данном случае возникает ряд серьезных специфических проблем.
— Безусловно... Вам удалось узнать, кто убил мою дочь?
— Нет, сэр.
— Но это не полковник Мур?
— Все может быть.
— Я вижу, вы здесь не за тем, чтобы отвечать на вопросы?
— Не за тем, сэр.
— Как вам хотелось бы вести разговор?
— Вероятно, всем будет легче, сэр, если вы начнете с рассказа о том, что случилось той ночью.
— Хорошо, постараюсь... Я уже спал, когда на ночном столике зазвонил красный телефон. Я снял трубку, сказал: «Кемпбелл слушает», — но на другом конце провода молчали. Потом раздался щелчок, и я услышал голос дочери. Совершенно очевидно, что это была запись.
На стрельбищах, на вышках управления огнем установлены телефоны, но на ночь они отключаются. Вероятно, у Энн Кемпбелл и Чарлза Мура были мобильники и плейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142