Ему не нравилось заниматься поисками мальчиков.
Интерес к одному и тому же мальчику после нескольких встреч он не терял, не будучи любителем беспорядочных связей. В Мексике он дважды в неделю спал с одним и тем же в течение года. Тот мальчик был так похож на Кики, что мог бы сойти за его брата. У обоих были прямые черные волосы, восточный облик и худощавое гладкое тело. От обоих исходил дух приторной мужской девственности. Ли везде встречал одинаковых людей, куда бы он ни попал.

Портреты "Кафе Сентраль"
Джонни-экскурсовод сидел перед "Кафе Сентраль" с миссис Мерримс и ее шестнадцатилетним сыном. Миссис Мерримс путешествовала на страховую премию своего мужа. Она была холеная и полноправная. Она составляла список того, что надо купить и куда надо сходить. Джонни наклонился чуть вперед, обходительный и изнывающий от услужливости.
Другие экскурсоводы курсировали мимо, как расстроенные акулы. Джонни по праву заслужил их зависть. Его взгляд скользил вбок по худощавому телу мальчика, которому так шли серые фланельки и спортивная рубашечка с открытым воротом.
Джонни облизал губы.
Ханс сидел за несколько столиков от него. Это был немец, поставлявший мальчиков английским и американским гостям. У него был дом в туземном квартале - кровать и мальчик, два доллара за ночь. Правда, большинство его клиентов предпочитали "быстрячок". У Ханса были типично нордические черты, тяжелый костяк. Было что-то черепообразное в его лице.
Мортон Кристи сидел рядом с Хансом. Мортон был патетическим имя-черкни и на-столе-прибери. Ханс был единственным человеком в Танжере, способным терпеть его дурацкую болтовню, его бесконечное нудное вранье о благосостоянии и положении в обществе. В одной из его историй говорилось о двух тетках, живущих в одном доме и не сказавших друг другу ни слова в течение двадцати лет.
"Но, понимаешь, дом такой огромный, что это было нетрудно, правда. У них у каждой свой штат прислуги и свои отдельные домохозяйки."
Ханс просто сидел и улыбался сквозь все эти россказни. "Это же маленькая девочка," говаривал он в оправдание Мортону. "Вы не должны на него напрягаться."
На самом деле, Мортон выработал в себе за годы своего отщепенчества сидя то за одним, то за другим столиком, отчаянно стараясь отсрочить хоть на секунду тот момент, когда собеседник его пошлет, - острейшее чутье на слухи и скандалы. Если кого-то брали за жабры, Мортон всегда узнавал об этом первым. У него был нюх именно на то, что кто-либо старался скрыть. Самая внешне бесстрастная личина не имела никакой защиты от его телепатической проницательности.
Кроме того, хотя он не был ни внимательным слушателем, да и не нравился никому, то есть был вовсе не тем человеком, которому хотелось бы излить душу, у него был способ вытягивать из вас самые неожиданные откровения. Иной раз вы забывали, что он рядом, и говорили что-то кому-то другому за столиком. Иногда он вдруг встревал с вопросом личным, нахальным, и вы отвечали ему прежде, чем успевали опомниться. Его личность настолько ничего из себя не представляла, что вас ничто не могло насторожить. Ханс использовал этот талант Мортона в целях сбора ценной информации. Он мог разузнать обо всем происходящем в городе, проведя каких-нибудь полчаса с Мортоном в "Кафе Сентраль".
Сам Мортон собственного достоинства не имел, поэтому его самооценка росла и падала по мере того, как к нему относились другие. Поначалу он производил хорошее впечатление. Он казался наивным, детским, дружелюбным. Незаметно наивное щебетание переходило в глупую, механическую болтовню, дружелюбие - в голодную, цепляющуюся навязчивость, а детскость таяла у вас на глазах над столиком кафе.
Вы поднимали глаза и видели глубокие морщины у рта, жесткого, глупого рта, похожего на рот старой шлюхи, видели глубокие складки на шее, когда он поворачивал голову, ища кого-то, - он всегда неистово оглядывался по сторонам, словно ожидая кого-то более важного, чем собеседник.
И были, наверняка были там люди, занимавшие все его помыслы. Он вертелся в отвратительных конвульсиях заискивания, приходя в отчаяние всякий раз, как иная его жалкая попытка терпела полный провал, постоянно делая в штаны от страха и возбуждения. Ли приходило в голову, что Мортон, должно быть, по ночам рыдает.
Мортоновы потуги понравиться завсегдатаям с положением в обществе или заезжим знаменитостям, потуги, оканчивавшиеся обычно крахом и позором в "Кафе Сентраль", служили приманкой для особого рода охотников за падалью, которые кормятся тем, что унижают и разобщают других. Эти захиревшие клуши никогда не уставали сплетничать и распространять повсюду нескончаемую сагу о поражениях Мортона.
"Так вот, он прямо уселся рядом с Теннесси Уильямсом на пляже, и Теннесси ему сказал: "Мне что-то сегодня нездоровится, Майкл. Я бы ни с кем не хотел разговаривать." Майкл! Даже не знает, как его зовут! А он-то говорит: о, да, Теннесси, мой хороший приятель!"
И они смеялись, и дрыгались из стороны в сторону, и всё хлопали в ладоши, и глаза их горели поганой похотью.
"Вот, наверное, так и выглядят люди, когда они кого-нибудь сжигают заживо,"
думал Ли.
За другим столиком сидела красивая женщина смешанных негритянских и малайских кровей. Она была тонкого сложения, с темной, словно медной кожей, ее маленькие зубки слегка отстояли друг от друга, а соски грудей торчали немного вверх. Одета она была в желтый шелковый халат и держалась с аристократической грациозностью.
За тем же столиком была эффектная немка: золотые волосы, завитые и образующие тиару, пышный бюст, героические пропорции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10