Я уже представляю себе, каким тоном он говорит, держ
а мою аптеку в левой руке, а правой мацая пушку: «Мне кажется, вы что-то урон
или, приятель».
Но подземка уже поехала.
«Пока, топтун!» ору я, радуя сердце фрукта дешевым понтом. Заглядываю фрук
ту в глаза, подсекаю белые зубы, флоридский загар, вискозный костюмчик с л
оском за двести долларов, застегнутую наглухо рубашечку от Братьев Брук
с и Ньюс под мышкой для реквизита. «А я читаю только Малыша Абнера.»
Квадрат желает схилять за хипа… Лепечет что-то про «план», покуривает са
м время от времени, в доме держит небольшую заначку Ц угощать угорелых и
з Голливуда.
«Спасибо, пацан,» отвечаю я, «я уже вижу, что ты наш.» Его лицо расцветает ка
к игральный автомат Ц глупо, розово.
«Закозлил он меня, точно,» Ц угрюмо продолжаю я. (Примечание: Закозлить на
жаргоне английских воров означает донести) Я придвинулся поближе и уцеп
ился своими липкими от пластилина пальцами за его вискозный рукав. «А мы
с тобой кровные братья по грязной игле. Могу тебе по секрету сказать, ему г
орячая шпиганка светит». (Примечание: Это колпачок ядовитого ширева, кот
орый толкают наркоману, если его надо устранить. Часто дается стукачам. О
бычно горячее ширево Ц это стрихнин, поскольку на вкус и на вид похож на ш
маль)
«Видел когда-нибудь, как горячее ширево торкает, пацан? Я видел, как его Ка
ндыба схавал в Фильке. Мы ему в комнату поставили зеркало одностороннее
и посадили хозяина наблюдать с другой стороны. Он даже иголку из вены выт
ащить не успел. Обычное дело, если шмаль нормальная. Их так и находят потом
Ц в машинке полно сгустков крови, сама в посиневшей руке торчит. И в глаз
ах взгляд такой, когда его шарахает Ц цимес просто, Пацан, доложу я тебе…»

«Помнишь, ездил я с Линчевателем, лучшим Ломщиком в нашем деле. Ну, в Чи еще
… Раскручиваем мы это педиков в Линкольн-Парке. И вот однажды вечером Лин
чеватель заявляется на работу в ковбойских сапогах и черной жилетке с оф
игенной бляхой а через плечо еще и лассо болтается.»
Я ему грю: «Чего это с тобой? Уже с дуба рухнул?»
А он на меня смотрит и отвечает: «Грабли не топырь, незнакомец» и выуживае
т старый ржавый шестизарядник и тут я задаю деру через весь Линкольн-Пар
к, а вокруг только пули рассекают. Он же успел троих пидаров вздернуть, пок
а его менты не повязали. Я в смысле, что Линчеватель свою кликуху правильн
о заслужил…
«Замечал когда-нибудь, сколько выражение передается от голубых к зэкам?
Типа „ломись“, как бы давая понять, что вы с ним в одной телеге?»
«Впендюрь ей!»
«Ломи Дурцефала, он уже вон пассажира готовит!»
«Что-то Бобер слишком быстро письку на него раскатал.»
«Как Сапожник (он это погоняло заработал разводя фетишистов в обувных ма
газинах) говорит: „Дай лоху конского возбудителя, и он еще за добавкой при
ползет“. А когда Сапожник видит лоха, он неровно дышать начинает. Харя у не
го вспухает вся, и губы лиловеют, как у эскимоса в жару. Затем он медленно т
ак, не спеша, надвигается на этого лоха, прощупывает его, пальпирует пальч
иками гнилой эктоплазмы».
«У Бажбана подкупающая внешность маленького мальчика, ребенок сквозь н
его прямо просвечивает синей неонкой. Зашел такой прямо с обложки Сэтерд
ей Ивнинг Пост вместе с кучкой других остолопов и заформалинился в мусор
е. Лохи у него никогда не гундят а Жоржики на цырлах иглу за ним таскают. Ка
к-то Синюшный Мальчонка начал съезжать, и наружу такое выползло, что даже
санитара со скорой бы вырвало. Бажбан под конец включается, начинает бег
ать по пустым кафетериям и станциям метро и вопить: „Вернись, пацан! Верни
сь!!“ и кидается вслед за ним прямо в Ист-Ривер, под воду сквозь презера и ап
ельсиновые шкурки, сквозь мозаику плавающих газет, в саму молчаливую чер
ную жижу, к гангстерам, закатанным в бетон, и к пистолетам, расплющенным та
к, чтобы избежать пронырливых пальчиков любопытствующих экспертов по б
аллистике.»
А фрукт мой думает себе: «Вот это тип! То-то расскажу о нем парням в Кларке.»
Он коллекционирует народные характеры, замереть готов, если Джо Гулд ем
у чайку покажет. Поэтому вешаю я ему на уши, типа крутой, и сбиваю стрелку, п
родать немного «плана», как он его называет, думая про себя: «Загоню-ка я п
ридурку кошачьей мяты.» (Примечание: Кошачья мята пахнет как марихуана, к
огда горит. Часто втуляется неосторожным или неопытным)
«Ну ладно,» сказал я, постукивая пальцем себе по запястью, «долг зовет. Как
сказал один судья другому: „Будь справедлив, а если не можешь, то суди от ф
онаря“.»
Залетаю я в кафетерий, а там Билл Гэйнз съежился в паленом пальтугане в уг
лу, будто полупарализованный банкир в 1910 году, и Старина Барт, потасканный
и неприметный, ломает фунтовый кекс грязными пальцами, лоснящимися от пл
астилина.
У меня на окраине были клиенты, о которых заботился Билл, да и Барт знал не
скольких реликтов еще со времен гаяновых раскурок, призрачных дворнико
в, серых как пепел, привратников-привидений, выметающих пыльные вестибю
ли медленной старческой рукой, кашляя и сплевывая поминутно в предрассв
етном отходняке, вышедших на пенсию барыг-астматиков в театральных отел
ях, Пантопонную Розу, пожилую мадам из Пеории, стоических официантов-кит
айцев, по которым никогда не видно, есть у них долбата или нет. Барт выиски
вал их, прогуливаясь своей старой торчковой походкой, терпеливо, осторож
но и медленно, ронял им в обескровленные ладони несколько часов тепла.
Однажды прикола ради я сходил с ним на один такой обход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40