И что она, будь её воля, половину бы из них перестреляла. Саша осторожно обернулся и с удивлением узнал врача-окулиста, к которой его мать пыталась попасть на приём уже второй год. В этот момент к прилавку подошла симпатичная девушка, которой нужно было что-то такое молочное рассмотреть на витрине. Галантный Саша, естественно, отступил назад, открывая взору девушки витрину и одновременно при этом наступая сначала правой, а потом левой ногами на ноги окулисту. И совершенно не замечая этого, кстати. Ну, закряхтел кто-то сзади. Очередь, что с неё взять… Что, извиниться?… Перед кем? Перед вами? А за что?! Какие такие ноги? Ничего подобного, и не думал даже. А вы не стойте так близко, женщина, вы на меня, наверное, как танк напирали. Ах, нет? Ну, тогда я вам и ног не отдавливал, не врите. Стойте молча. Кто? Наглец?! Так, приплыли. Вот что, родная. Учтите, родная, не всё то лебедь, что торчит из воды, и не всё то наглец, что наступило вам на ноги. И запомните на будущее, что если вы свой поганый язык не будете держать за зубами, то узнаете, что у нас в стране бьют не только куранты. И что летают не только птицы. И пахнут не только розы. Всё, концерт окончен.
Такого морального удовлетворения Саша не испытывал уже очень долго. Это было так хорошо, что он купил лишний кусок колбасы. Отметить счастье. Так что мир и впрямь тесен. И даже очень.


* * *

Первым делом Саша позвонил маме. И потому, что уже неделю этого не делал, и потому, что не давал покоя проклятый список.
– Саш, ты бы приехал, – с места в карьер начала мама. Не смотря на свои годы, она была весьма бойкая женщина, – я соскучилась.
– Мам, у меня работы по горло, – виновато ответил Саша. – Вот разгребу хоть немного, и сразу.
– Я это слышу каждый раз, когда ты звонишь. Саш, это не дело. А вдруг со мной что-то случиться, а ты и не узнаешь?
– Мама, ну не надо. Ну не такой я плохой сын, чтобы ты так…
– Я и не говорила, что ты плохой. Ты не плохой, а просто-напросто ленивый. И ещё. Саша, ты жениться собираешься…
– Я сейчас повешу трубку! – взорвался Саша. – Перестань, ради всего святого! Когда соберусь – скажу тебе первой.
– Ловлю на слове, – ответила мать.
– Мам, я по делу. Постарайся вспомнить, отец тебе не говорил, над чем или где он работал с шестьдесят пятого по семидесятый годы?
– Зачем это тебе надо? – удивилась она. – Историю семьи решил написать?
– Нет, кое-что интересное узнал. Например то, что отец был как-то связан с родной тёткой Стаса, Ольшанской. Что он с ней работал вместе.
– Откуда ты это узнал? – голос у матери почти не изменился, однако в нём появилось нечто новое. Настороженность. Удивление. Даже страх. Чужой человек этого бы не понял.
– Мой друг нашёл в архиве список фамилий каких-то людей. В нём – папина фамилия, а потом эта самая Ольшанская. Стас сказал, что это – его тётка.
– Так… какая же гадина это сделала? – тихо спросила мать.
– Мам, ты о чём? – опешил Саша. Он никогда не слышал в голосе матери такой ненависти. И горя.
– О том самом. Обещали, что всё это быльём порастёт, что все про это забудут. Что никаких документов не сохраниться.
– Так это и не документ. Просто список, написанный от руки. И ничего боле. Человек явно для себя писал.
– Какой человек? – строго спросила мать.
– Да он умер ещё в восемьдесят шестом году, – успокоил Саша маму. Однако она не спешила успокаиваться и снова спросила.
– Кто он? Как его фамилия?
– Воронцов, – честно ответил Саша.
– Нет, такого я не знаю. Вот если бы Викторов…
– Этот Викторов сам в списке, – ответил Саша. – Рем какой-то там. Написано, что он умер. И галочка стоит. Мам, ты не волнуйся. Я же просто так спросил. Почему… ты что, плачешь, мам?…
– Извини, Сашенька. Я просто понадеялась, что ошиблась. Лет-то уж много прошло… Эта Ольшанская… Дарья… Твой отец ведь хотел на ней жениться, а не на мне. Понимаешь? Старое бередить – всегда больно.
– А почему?… – начал Саша, и тут же осёкся. Нетактично…
– Да потому, что она погибла, Даша… Саш, какие там ещё фамилии?
Саша назвал. Мать несколько долгих секунд молчала, вспоминая, а потом сказала:
– Точно, они. Это в каком же году написано?
– В шестьдесят седьмом.
– Да они, покойнички. Причём все до единого.
– Как – покойники?! – опешил Саша.
– А так, сынок. Все эти люди в том же самом году и погибли. В шестьдесят седьмом. А в следующем мы с твоим папой поженились. А ещё через год родился ты…
– Мам, погоди про меня, хорошо? Скажи… как это – погибли? Что – все сразу?
– Да почти. К середине ноября в живых, по-моему, только твой папа и остался. Мы просто вовремя уехали оттуда. Словно Бог нас вёл, не иначе. Мы же где жили до восьмидесятого года?
– В Пушкино, – сказал Саша. – А что?
– А то, что папы твоего тоже бы не было, если бы мы с ним тогда остались. Да и его Бог покарал потом, сам знаешь. Всё за те грехи, за прошлые.
– Это ты про что?
– А про то, что делом, которое Богу не угодно, не надо заниматься. Вот про что. Сашенька, милый мой, ты про этот список постарайся забыть, ладно? Хотя бы ради меня. Просто не трогай эту дрянь, хорошо?
– Мам, ты со мной как с ребёнком – не тронь то, не бери это. Что за дело такое, скажи на милость? Наука?
– Наука… плохая это была наука, Саша. Я, слава Богу, так и не узнала, что там было.
– Папа тебе не говорил?
– Нет, конечно. Я бы и не попросила никогда. Он это понимал. Он хороший человек был, Сашенька, только сильно запутавшийся. Понимаешь?
– Не очень, – признался Саша.
– Он не мог понять, с какой стороны добро, а с какой – зло. Так и умер, не поняв этого.
– Мама, там в этом списке есть одна фамилия – Айзенштат. И не указано, что его уволили.
1 2 3 4 5 6 7 8