Когда эта кампания, как и многие другие, время от времени затевавшиеся в Российской империи, благополучно провалилась, Савелий Николаевич немедля вернулся в Москву и принялся за свое любимое занятие — потрошить несгораемые шкафы и сейфы.

* * *

«Мерседес-Бенц» проехал по мосту через речку-протоку Булак и стал натужно, увеличивая обороты, подниматься в гору на Воскресенский холм, крутой даже для пешеходов. Табун лошадей, спрятавшийся под разгоряченным капотом автомобиля, вдруг неожиданно запротестовал, и в какой-то момент Савелию Родионову показалось, что они могут скатиться вниз.
Однако обошлось.
Стало намного легче, когда въехали на Воскресенскую улицу. Дорога пошла немного под горку, и до пересечения с Черноозерской водитель «мотора» ехал на нейтральной передаче, давая восстановиться загнанным «лошадям».
Савелий узнавал и не узнавал Казань. Вроде бы тот же самый, как и пять лет назад, город все же предстал другим. Трамваи не ходили, дома, некогда светлые и ухоженные, потемнели и как-то скукожились, а на улицах, вместо дефилирующих барышень в «дипломатах» и шляпках и их кавалеров в «котелках» и костюмах английского покроя, сновали неухоженные бабы в косынках и те же вездесущие мешочники. В скверах и парках, где по вечерам играли бравурные марши полковые оркестры, теперь было пустынно, а некогда аккуратные аллеи заросли травой и густыми лопухами репейника.
Что особенно бросалось в глаза, так это огромное количество людей в военной форме. Создавалось впечатление, что Казань находится на осадном положении. И как бы в унисон мыслям Родионова Михайловский спросил:
— Вы, конечно, в курсе, что чехословаки и учредиловцы взяли Симбирск?
К предстоящей встрече Савелий Родионов подготовился основательно. Прикупив на вокзале целую стопку газет, он перечитал в поезде весь материал.
— Да, — громко ответил Родионов.
— На нас теперь идут, Александр Аркадьевич, — продолжал Михайловский. — Пусть только сунутся. Казань им все равно никогда не взять.
Немного проехав, остановились у высокого здания, похожего формой на большой корабль, — нумера «Франция», в которых раньше не брезговали останавливаться ни «их сиятельства», ни «их превосходительства».
— Приехали, — объявил громко Михайловский, выходя из машины.
Савелий и Лизавета прошли вслед за помощником губернского комиссара в большую прихожую с пальмами, зеркалами и мягкими диванами, после чего получили от вышедшего им навстречу управляющего ключи с костяным набалдашником, на торце которого золотом была выгравировано число «11».
— Это нумер «люкс», — пояснил Михайловский. — Два года назад в нем останавливался великий князь Михаил Николаевич. Теперь он ваш… Ну, не буду вас задерживать, — слегка наклонил голову помощник комиссара. — Отдыхайте.
— Благодарю вас, — со сдерживаемым облегчением ответил товарищ Крутов.

* * *

Нумер одиннадцатый оказался состоящим из большой передней, гостиной залы с белым роялем, столовой, просторной спальни и кабинета, в котором имелся также телефонный аппарат.
Туалетная и ванная были сплошь отделаны мраморной плиткой. Словом, жить было сносно. Правда, отсутствовала вода (городской водопровод с приходом в Казань большевиков вдруг почему-то перестал работать, впрочем, обесточили и трамвайные линии), но водой, в том числе и горячей, управляющий гостиницей обещал обеспечить по первому требованию.
— Служащих в гостинице около двадцати человек, — пояснил он, угодливо улыбаясь. — Вмиг сколь угодно воды вам наносят, только прикажите.
— Немного попозже. Если вас не затруднит, принесите, пожалуйста, свежие газеты.
— Хорошо. Через две минуты вам принесут.
Как только они вошли в нумер, Лиза с ногами забралась на диван и блаженно прикрыла глаза.
— Устала? — присел рядом Савелий.
— Есть немного, — ответила Елизавета.
— Ничего. Сейчас отдохнем, потом сходим куда-нибудь, пообедаем. Так?
— Je vous remercie[1], — ответила Лиза, нежно глядя в голубые и столь знакомые глаза.
— Не стоит, — сказал Савелий и взял руку Лизы в свою. — Но без меня не делай по городу и шагу. Договорились?
— Хорошо.

Глава 2. КОМИССАР ГОСБАНКА

Объявляется мобилизация в Красную Армию Граждан 1892 и 1893 годов рождения. Отказные протоколы не принимаются. Так же объявляется мобилизация лошадей. Нарком по военным делам Мехоношин. Губернский военком Межлаук.
Савелий отложил газету и посмотрел на часы. Пора. Он кинул взгляд на спящую Лизу, поднялся и на цыпочках вышел из нумера. Биржа извозчиков была совсем рядом, у Центрального телеграфа.
— До Госбанка, — кинул Родионов вознице, садясь в расшатанную скрипучую пролетку.
— Рупь с полтиной, гражданин хороший, — сказал сквозь зубы возница, едва глянув на пассажира.
— Понял, любезнейший, — ухмыльнулся ему в спину Савелий. — Овес нынче дорог. Давай, трогай.
Ехать, собственно, было всего ничего: по Пушкинской спустились до Рыбнорядской площади, с нее повернули налево и, проехав квартал, остановились.
— Получи, братец, — рассчитался с извозчиком Родионов и стал подниматься по ступеням банковского крыльца.
Часовой-латыш придирчиво осмотрел мандат, ощупал колючим взглядом крепкую фигуру «товарища старшего инспектора Крутова» и только потом отступил в сторону, давая понять, что можно проходить.
Вестибюль банка встретил уполномоченного прохладой и новым дежурным — латышом, выписывающим пропуска посетителям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13