из Магаданской области, с Дальнего Востока, из Калининграда. Места всегда хватало на всех. Несколько раз Зиновьев видел гостей из Германии, по большей части бывших соотечественников. По тому, как они работали на отвалах, было понятно, что просеивание изумрудов на панцирных сетках от кроватей для них дело не чужое. Были туристы и из Австралии, но это уже экзотика! Они с восхищением смотрели на изумруды, которые валяются у местного населения под ногами, и справедливо полагали, что Россия самая богатая страна мира, ведь в ней даже бродяги ходят по изумрудным копям.
Так что неискушенному человеку здесь было на что посмотреть и чему поудивляться.
Отвалы промывались неоднократно, и, по всей видимости, не одним поколением хитников. Но всякий раз, после каждого проливного дождя из породы, как грибы, выступали изумруды, и оставалось только удивляться, каким же это образом земля продолжает рожать зеленые камешки.
В этот раз берег карьера был пустынен. Если, конечно, не считать двух милицейских машин с мигалками, четырех оперативников, стоящих на краю карьера, и водолаза, неторопливо, со знанием дела облачавшегося в водонепроницаемый костюм.
Неделю назад на лагерь хитников совершил набег отряд ОМОНа. Собственно, в этом не было ничего удивительного, милиция и раньше предпринимала подобные рейды. А некоторых, кому особенно не повезет, препровождала в районное отделение милиции, где вместе с разъяснительными беседами могла надавать и зуботычин. Но в этот раз все оказалось значительно серьезнее. Пальнув из автоматов поверх голов, менты велели всем построиться в ряд, а когда хитники выстроились в разношерстную длинную колонну, приказали лечь на землю с заложенными на затылке руками, пинками поторапливая несогласных. Помнится, Никита хотел было приподнять голову, чтобы посмотреть, что же делается в палаточном городке, как тотчас почувствовал на своем затылке тяжесть армейского ботинка, безжалостно вжавшего его лицо в землю.
Часа два хитники безропотно пролежали на земле, руки у всех были заложены на затылке, и все это время омоновцы энергично обшаривали каждую палатку. А когда они, наконец, разъехались, наподдав под зад особенно разговорчивым, то выяснилось, что пропали наиболее ценные камни.
Больше всех пострадал Бармалей, он же Константин Калганов, огромный детина двухметрового роста с длинной взлохмаченной бородой, у которого увели огранку почти на сто тысяч долларов. Причем держал он ограненные изумруды не где-нибудь на видном месте, а для отвода глаз в замызганной протертой рукавице. Следовательно, приезд милиции был не случаен, а тщательнейшим образом спланирован. Напрашивалась простенькая догадка — на Бармалея навел кто-то из своих. Но попробуй разберись в этой толпе, кто же все-таки стуканул. Подобные вещи без «интереса» не происходят, следовательно, «крыса» получила от набега какой-то свой процент, заранее обговоренный.
Собственно, произошедшее следовало воспринимать как предупреждение судьбы, как некий знак свыше. Нужно было просто сворачивать свои пожитки и как можно дальше уезжать от опасного места. Большинство так и поступило. Но какой-то несговорчивый чертенок продолжал удерживать здесь Никиту. Вдвоем с Антоном они просто перебрались на триста метров в глубину леса, где и обнаружили гнейсовый валун.
* * *
— Подойдите сюда, — подозвал Зиновьева сухощавый оперативник лет сорока, который представился майором Журавлевым. И когда Никита подошел к кромке карьера, спросил: — Значит, вы говорите, что машина проехала именно здесь?
Вопрос был формальный, как много из того, что здесь происходило. Но, наверное, так полагалось. На кромке карьера были видны следы протекторов, которые срывались вниз. Причем не наблюдалось даже попытки приостановить машину. А на такое способен разве что самоубийца.
— Здесь, — показал Зиновьев на сбитые камни на краю карьера. Оперативник понимающе кивнул. — Потом машина стала погружаться, это было метрах в пяти от берега. Вон тот уступчик посмотрите, — показал он на нижнюю ступень карьера, которая также находилась под водой. Ее края были сбиты. Очевидно, машина упала на краешек и, балансируя, провалилась на глубину. — Видите, даже муть со дна еще не осела.
— Да, вижу, — согласился майор.
В прежние годы на этом карьере велась добыча тантала и вольфрамита. Карьер был глубокий, не менее пятидесяти метров. Работы на нем прекратились каких-то лет тридцать назад, а потому каждый камень еще помнил прикосновение ковша. Не сложно было представить, как по длинному серпантину, будто бы из земного чрева, поднимались груженые породой грузовики. А на противоположной стороне к карьеру шла широкая дорога, выложенная щебнем и стиснутая с обеих сторон высокими крутыми обрывами, дорога плавно спускалась к зеленоватой водной поверхности.
— А что это у вас на шее за царапина такая?
— Это я зацепился за сук, когда бежал по лесу.
— Да, конечно… А где находился «уазик»? — все тем же казенным голосом поинтересовался опер.
— Метрах в пятнадцати. Вот как раз рядом с вашей машиной. Там должны остаться следы.
Опрашивали его уже второй раз. И Зиновьев всерьез подозревал, что далеко не в последний. Создавалось впечатление, что оперативники желали подловить его на какой-то махонькой лжи, да вот все никак не получалось. Ведь вместе с первой группой оперов приезжали эксперт с криминалистом, которые не только осмотрели каждый сантиметр почвы, но и засняли следы протекторов, а брошенные окурки упаковали в пластиковые пакеты.
— Вы случайно не заметили номер машины?
Зиновьев неопределенно пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14