– Я подожду тебя внизу.
Она повернулась, чтобы поскорее уйти, прочь, но Говард стремительно обнял молодую женщину и сжал так сильно, что на секунду у нее пресеклось дыхание. Она отчаянно забилась, пытаясь вырваться, но тщетно. А еще через мгновение они уже страстно целовались, забыв обо всем на свете.
Дав себе волю, Филиппа закинула руки ему на плечи, ощущая, как перекатываются под бархатистой кожей бугры мышц, лаская темные волосы, густые и сейчас влажные.
В считанные секунды его пальцы расправились с молнией платья и проникли под тонкую ткань, заставляя женщину изнывать от желания.
Внезапно Говард отстранил ее от себя, внимательно глядя в затуманившиеся от долго сдерживаемой страсти темные глаза.
– О, Филиппа… Если бы ты только могла представить, как я хочу тебя!
– Наверное, так же, как я тебя, – выдохнула она.
Полотенце упало с бедер Говарда на пол и осталось лежать там. Страсть охватила их настолько стремительно, что, если бы кровати не оказалось поблизости, им сгодился бы и стол, и подоконник, и ковер на полу. Это было уже неважно.
Легко подняв Филиппу на руки, Говард опустил ее на белые простыни. Помедлил мгновение, любуясь темными волосами, разметавшимися по подушкам, полусомкнутыми длинными ресницами, затенявшими сейчас сверкающие желанием глаза возлюбленной.
Обняв его за шею, она притянула к себе этого властного непокорного человека, с такой нежностью теперь глядевшего на нее. С легкостью, нечастой для такого мощного телосложения, как его, Говард склонился над ней, чувствуя, что не может медлить ни секунды. Жалкие остатки женского белья полетели прочь. И вот уже обнаженная, темноволосая красавица стонала в его объятиях, пробуждая в нем древние, давно забытые инстинкты, желание властвовать, доставлять наслаждение, наслаждаться самому.
Говард провел рукой по гибкому телу, заставляя Филиппу выгнуться, прижаться к его широкой груди. Он чувствовал биение ее сердца, ее страсть, такую же всепоглощающую, как и его. Влажные мягкие губы звали, очаровывали, покоряли. Тонкие изящные руки казались крепче стальных оков.
Помедлив секунду в предчувствии неземного блаженства, Говард приподнялся на руках, вынуждая Филиппу раздвинуть бедра, после чего одним сильным толчком вошел в нее, заставив беспомощно застонать.
– Ты моя, – торжествующе прошептал он на ухо одурманенной желанием женщине. – Что бы ни случилось, ты моя!
Филиппа очнулась в постели под одеялом. Возлюбленный лежал рядом, собственническим жестом закинув руку ей на грудь.
Наверное, она заснула после того, как… О Боже, наверное, уже далеко за полночь!
Молодая женщина слегка пошевельнулась. И Говард, тут же приоткрыв один глаз, вопросительно посмотрел на нее.
– Мне нужно домой, – улыбнувшись сказала Филиппа. – Не беспокойся, я как-нибудь сама доберусь.
– Глупости! – С этими словами он перекатился так, чтобы оказаться сверху. – Я сам тебя отвезу домой… утром. А сейчас ты останешься здесь.
– Но мне нужно идти, – слабо запротестовала она: не так-то просто сопротивляться, когда на тебя навалились девяносто килограммов мышц. – Я не могу тебе позволить…
– Да, действительно, она много чего не может тебе позволить, папочка, – раздался вдруг с порога насмешливый голос, поразивший любовников точно гром среди ясного неба. – А я-то думал, почему меня теперь так не любят в этом доме! Ты всего лишь хотел расчистить себе дорожку. Не слишком ли далеко зашла твоя жалость к так называемой «несчастной девушке»?
11
«Несчастная девушка» – эти слова по-прежнему звучали в мозгу Филиппы, вызывая множество неприятных мыслей, несмотря на то, что она была в данный момент занята любимой работой. Вынутое из холодильника тесто стремительно превращалось в десятки хрустящих, тающих во рту пирожных. Руки привычно делали дело, но голова в этом не участвовала. Как было бы хорошо не приезжать сегодня в мотель, а запереться где-нибудь и дать волю слезам!
Хотя, наверное, это было бы очень глупо. Филиппа прекрасно понимала, как выглядит случившееся в истинном свете. Правда заключалась в том, что Говардом двигала самая обыкновенная жалость к ней и к ее дочери, и более никакие другие чувства.
Все, что у нее теперь осталось, – это работа, и не следует позволять глупым огорчениям разрушать будущее Ребекки и ее собственное. Полагаться следует только на себя! Отступив от этого правила, Филиппа сама себя наказала.
И все-таки сосредоточиться на работе было необыкновенно сложно. Мысли разбегались, как испуганные животные, не давая молодой женщине шанса разобраться в происходящем.
Сложнее всего было унять слезы. Филиппа так часто подходила сегодня к умывальнику, чтобы ополоснуть покрасневшие и заплаканные глаза, что ей казалось, будто все посетители, а также прислуга с интересом пялятся на нее, раздумывая над причинами столь странного ее поведения.
Предательство, вот в чем причина!
Филиппа со злостью швырнула ком сырого теста на разделочную доску и принялась разминать податливую массу. Говард уже звонил сегодня. К счастью, трубку сестра взяла и сказала, что Филиппа больна и подойти не может. И вряд ли сможет впредь. Тот настаивал, но ничего не добился. Странно, что он так стремится ее увидеть после того, что произошло.
При сестре и подчиненных Филиппа могла еще держать себя в руках, теперь же, вдали от посторонних глаз, бедняжка совсем расклеилась: слезы лились ручьем. Потеря казалась огромной, незаменимой, невосстановимой…
Филиппа, шмыгая носом, в который раз попыталась утереть глаза бумажной салфеткой. Она моментально промокла.
Наверное, сегодняшние посетители найдут пирожные солеными, мрачно подумала Филиппа, собираясь с духом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42