Пожарная команда приехала из города в пять и как раз застала, как рушатся крыши и в облаках при побледневшей луне исчезают искры большого пожара. Мы угостили их шампанским и вместе смотрели, как Гринвуд окончательно умирает. На рассвете от него ничего не осталось.
Он должен был уничтожить себя, верно, Чарли, от меня и от моих людей было столько зла.
Мы стояли в холодном холле.
Наконец я пришел в себя и сказал:
- Я думаю, что да, Нора.
Мы прошли в библиотеку. Нора достала синьки и множество блокнотов.
- Именно тогда, Чарли, меня охватило вдохновение. Выстроить Гринвуд еще раз. Восстановить картинку-головоломку. Феникс возродится из пепла. И никто не узнает о его смерти от тошноты. Ни ты, Чарли, ни кто-либо из друзей. Пусть об этом не узнает никто в мире. Моя вина в его разрушении была велика. Какое счастье быть богатой. Ты можешь подкупить пожарную команду шампанским и сельские газеты четырьмя дипломатами джина. Весть о том, что Гринвуд превратился в пепел, не распространилась ни на милю. Потом когда-нибудь миру об этом расскажут. А сейчас? Работать! И я устремилась в Дублин к агенту фирмы, которая делала для отца архитектурные наброски, разрабатывала детали интерьера. В течение нескольких месяцев я сидела с секретарем, обговаривая греческие светильники, римскую черепицу. Я зажмурилась и воссоздавала каждый дюйм коврового ворса, каждую кисточку бахромы, каждый квадратик потолка в стиле барокко, все, все украшения ручной работы, каминные решетки, штепсельные розетки, балки потолка. И когда список из тридцати тысяч наименований был составлен, я привезла плотников из Эдинбурга, мастеров по черепичным крышам из Сены, резчиков по камню из Перу и они в течение четырех лет колотили, резали, устанавливали, а я дежурила на фабрике под Парижем, где "пауки" ткали мне гобелен и ковры на пол. Я ездила в Ватерфорд, чтобы посмотреть, как для меня выдували стекло.
О, Чарльз, я думаю, что за всю историю человечества никогда не было, чтобы кто-нибудь восстанавливал разрушенную вещь в первозданном виде. Пусть не для меня, думала я, но Гринвуд вновь поднимется и будет таким, каким был раньше. Но, хотя он будет выглядеть так же, как старый Гринвуд, у него будет преимущество - он будет абсолютно новым. Свежее начало, думала я. И, занимаясь его строительством, я вела тихую жизнь, честное слово, Чарльз. Работа - это уже приключение.
Когда я достроила дом, я подумала, что достроила и себя. Когда приветствовала его возрождение, я с радостью приветствовала и саму себя. Наконец-то, думала я, счастливый человек приезжает в Гринвуд.
И вот две недели назад дом был закончен, вырезан последний барельеф, уложена последняя черепица.
И я разослала приглашения по всему свету, Чарли, и прошлой ночью все они приехали. Гордость Нью-Йорка, мечта охотников за знаменитостями, пахнущие плодами с древа Святого Иоанна, соль земли. Команда мальчиков из Афин. Негритянский балет из Иоганнесбурга. Семнадцать скрипачек, которые стали еще восхитительней, когда отбросили скрипки и юбки заодно. Три то ли бандита, то ли актера с Сицилии. Четыре чемпиона игры в поло. Один теннисист-профессионал, который обещал перетянуть мои ракетки. Милый поэт из Франции.
О Боже, Чарльз, это должно было быть грандиозное открытие затово штата Феникс, владелица Нора Гриндон. Откуда же мне было знать, что дом не захочет нас принять.
- А может дом хотеть или не хотеть?
- Да, когда он очень новый, а все остальные, в зависимости от своего возраста, очень старые. Он был рожден заново, а мы заплесневели и умирали. Он был добром. А мы злом. Он хотел сохранить невинность. И он нас выгнал.
- Как?
- Просто будучи самим собой. В нем было тихо, Чарли, ты не поверишь. У нас у всех было такое ощущение, что кто-то умер.
Спустя некоторое время это почувствовали все, хотя никто вслух и не сказал ничего. Они просто сели в машины и уехали. Оркестр свернул музыку и укатил в десяти лимузинах. Все растянулись по дороге, что ведет вокруг озера, как будто направлялись на ночной пикник, но нет, они бежали кто в аэропорт, кто в морской порт. И все были холодны, никто не разговаривал. Дом опустел, слуги укатили на своих велосипедах, я осталась в доме одна, последний вечер закончился. Вечер, которого в сущности так и не было, который никогда и не начинался. Как я уже говорила, всю ночь я проспала на лужайке, наедине со своими старыми мыслями. И я думала, что это конец всех этих лет, что я - это прах, а прах не может строить. Этот дом был подобен новорожденной прекрасной птице, лежащей в темноте наедине с собой. Эта птица ненавидела мое дыхание. Я умерла, а она родилась в моем прахе.
Мы долго сидели молча, пока не начало темнеть и сумерки не залили комнаты, обозначив глазницы окон. Ветер подернул озеро рябью.
Я сказал:
- Все это не может быть правдой. Конечно же, ты можешь спокойно оставаться здесь.
- Последнее испытание, и ты не будешь больше спорить. Мы попытаемся провести здесь ночь.
- Попытаемся?
- Мы не дотянем до рассвета. Давай поджарим несколько яиц, выпьем вина и пораньше ляжем спать. Но ложись прямо на покрывало, не раздеваясь. Я думаю, тебе очень скоро понадобится одежда.
Мы поели почти молча. Выпили вино. И слушали, как новые часы в новом доме отбивали новое время.
В десять часов Нора отправила меня в мою комнату.
- Не пугайся, - крикнула она мне с лестничной площадки. Дом не желает нам вреда. Он просто боится, что мы причиним ему вред. Я буду читать в библиотеке. Когда ты будешь готов уйти, неважно, в каком часу, зайди за мной.
- Я буду спать, как тюлень, - ответил я.
- А будешь ли? - спросила Нора.
1 2 3 4 5 6