Одно знаю точно: мои досужие россказни привели к страшным, необратимым последствиям. Кто меня тянул за язык, когда я, распинаясь о грядущих возможностях психологии, создавал славу этому необыкновенному подводнику, который погружался в пучину глубже, чем капитан Немо?— Сгинули, — шептал напоследок Густав фон Зайфертиц, барон Вольдштайн. — Сгинули.На этом почти все и закончилось.Через месяц я снова пришел туда. Домовладелец весьма неохотно позволил мне осмотреть квартиру, и то лишь потому, что я сделал вид, будто подыскиваю жилье.Мы стояли посреди пустой комнаты, на полу еще оставались вмятины от ножек кушетки.Я поднял глаза к потолку. Он оказался совершенно гладким.— Что такое? — спросил хозяин. — Неужели плохо заделано? Этот барон — вот блаженный, право слово! — пробил отверстие в квартиру выше этажом. Он ее тоже снимал, хотя, по-моему, безо всякой нужды. Когда он съехал, только дыра и осталась.У меня вырвался вздох облегчения.— Наверху ничего не обнаружилось?— Ничего.Я еще раз осмотрел безупречно ровный потолок.— Ремонт сделан на совесть, — заметил я.— Да, слава богу, — отозвался хозяин.Меня часто посещает вопрос: а что же Густав фон Зайфертиц? Не обосновался ли он, часом, в Вене, прямо в доме незабвенного Зигмунда — или где-нибудь по соседству? Или перебрался в Рио, взбодрить таких же, как он сам, командиров-подводников, которые, мучаясь бессонницей, ворочаются на водяных матрацах под сенью Южного Креста? А может, коротает дни в Южной Пасадене Южная Пасадена — город в США; расположен в непосредственной близости от Голливуда.

, откуда рукой подать до тех мест, где на фермах, замаскированных под киностудии, обильно плодоносит махровый бред?Кто его знает.Могу сказать одно: случается, по ночам, в глубоком сне — ну, пару раз в году, не чаще — я слышу жуткий вопль:— Погружение! Погружение! Погружение!И просыпаюсь в холодном поту, забившись под кровать. Пять баллов по шкале Захарова-Рихтера Zaharoff/Richter Mark V, 1996 год Переводчик: Е. Петрова В предрассветных сумерках здание выглядело совершенно заурядным, примерно как фермерский дом, где прошла его юность. Оно маячило в полумраке, среди пырея и кактусов, на пыльной земле, пересеченной заросшими тропами.Чарли Кроу оставил «роллс-ройс» у обочины, не заглушив двигатель, а сам зашагал, ни на минуту не умолкая, по едва различимой дорожке; поспевавший за ним Хэнк Гибсон оглянулся на мягко урчащий автомобиль.— Может, надо бы?…— Нет-нет, — перебил Чарли Кроу. — Кому придет в голову угонять «роллс-ройс»? На нем дальше первого светофора не уедешь. А там, глядишь, отнимут! Не отставай!— К чему такая спешка? У нас в распоряжении все утро!— Напрасно ты так думаешь, приятель. У нас в распоряжении… — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Двадцать минут, если не пятнадцать, на все про все: на грядущую катастрофу, на откровения, так что мешкать не стоит.— Не тарахти как пулемет и не беги, ты меня до инфаркта доведешь.— Ничего с тобой не случится. Положи-ка вот это в карман.Хэнк Гибсон посмотрел на документ цвета денежных знаков.— Страховка?— На твой дом, по состоянию на вчерашний день.— Но нам не нужна…— Нет, нужна, просто вы об этом не подозреваете. Распишись на втором экземпляре. Вот здесь. Плохо видно? Держи мою ручку с фонариком. Молодчина. Давай один экземпляр сюда. Один тебе…— Черт побери…— Не чертыхайся. Ты теперь защищен на все случаи жизни. Лови момент.Хэнк Гибсон и ахнуть не успел, как его взяли за локоть и протолкнули в облезлую дверь, а там обнаружилась еще одна запертая дверь, которая открылась, когда Чарли Кроу посветил на нее лазерной указкой. За дверью оказался…— Лифт! Неужели здесь работает лифт, в этом сарае, на пустыре, в пять утра?…— Тише ты.Пол ушел из-под ног, и они спустились строго вниз футов этак на семьдесят, а то и восемьдесят, где перед ними с шепотом отъехала в сторону еще одна дверь, и они вошли в длинный коридор с добрым десятком дверей по обе стороны и несколькими десятками приветливо светящихся окошек поверху. Не дав Хэнку Гибсону опомниться, его подтолкнули вперед, мимо всех этих дверей, на которых читались названия городов и стран мира.— Проклятье! — вскричал Хэнк Гибсон. — Терпеть не могу, когда меня тащат черт знает куда да еще нагоняют туману! Мне нужно закончить книгу и статью для газеты. У меня нет времени…— На самую грандиозную историю в мире? Вздор! Мы с тобой ее напишем сообща и разделим гонорар! Ты не устоишь. Бедствия. Трагедии. Холокосты!— У тебя прямо страсть к гиперболам…— Спокойно. Настал мой черед показывать и рассказывать. — Чарли Кроу посмотрел на часы. — Теряем время. С чего начнем? — Он обвел жестом два десятка закрытых дверей с надписями у одного края: «Константинополь», «Мехико-Сити», «Лима», «Сан-Франциско». А у другого края — 1897, 1914, 1938, 1963.Была там и приметная дверь с надписью «Оссманн, 1870» Оссманн. Жорж-Эжен (1809-1891) — французский государственный деятель, префект департамента Сены. Разработал и претворил в жизнь план полной перестройки Парижа и придания ему современного вида.

.— Место-год, год-место. Откуда я знаю, как тут выбирать?— Неужели эти города и даты ни о чем тебе не говорят, не будоражат мысль? Загляни-ка сюда. И вот туда. Теперь давай дальше.Хэнк Гибсон послушался.Заглянув сквозь стеклянное окошко за одну такую дверь, помеченную «1789», он увидел…— Вроде бы Париж.— Нажми на кнопку под окном.Хэнк Гибсон нажал на кнопку.— А теперь приглядись!Хэнк Гибсон пригляделся.— Господи, Париж. В огне. И гильотина!— Верно. Дальше. Следующая дверь. Следующее окошко.Хэнк Гибсон двигался вперед и смотрел.— Опять Париж, Богом клянусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70