Его цитирует в своём «Обеде софистов» Афиней; Хрестоматия по истории древнего мира. под ред. В. В. Струве, том II. Греция и эллинизм. Учпедгиз. Москва, 1951 г. Док. № 33.

уроженец уже упомянутого здесь города Навкратиса в Египте, он жил в конце II – начале III века. Однако вряд ли здесь есть достаточный повод возноситься над спартанцами или фессалийцами, ведь за плату приобретались точно такие же жертвы войны ли, пиратских ли набегов обитатели захватываемых греческими конкистадорами земель. Впрочем, что именно в эту так охотно романтизируемую нами весну европейской цивилизации отличает колонизационную политику суверенного города от обыкновенного грабительского налёта можно разглядеть только сквозь некий мощный микроскоп.Возможно, именно эти развёртывавшиеся на протяжении нескольких столетий процессы и послужили одной из причин приписываемых Солону реформ, которые не просто изменили структуру афинского полиса. Государство, переполненное массами этнически чуждых невольников, не может управляться так же, как город, жители которого не разделены ненавистью по отношению друг к другу и привержены одним и тем же ценностям. А значит, реформы должны были качественно преобразовать, революционизировать все его институты, тем самым порождая совершенно новое, ранее неизвестное человеческой истории формирование.Ясно, что действие этих факторов ставит под угрозу само существование патриархального уклада. Поэтому первое и самое простое, что напрашивается здесь, в сфере управления враждебными городу массами, – это прямая опора на вооружённую силу и политический сыск. Именно ими обеспечат своё господство в Лакедемоне спартанцы. Ещё Ликургу, легендарному спартанскому законодателю (IX–VIII вв. до н. э.), приписывают учреждение так называемой криптейи, иными словами, правильно организованной системы слежки за поведением и даже умонастроениями рабов. Молодых спартанцев посылали по стране подслушивать речи илотов, при этом все подозрительные должны были уничтожаться. Кроме того, тайному убийству подлежали самые сильные и отважные из илотов. И вообще, как утверждают древние источники, тщательно следилось за тем, чтобы общая их численность не превышала полумиллиона человек, так как в противном случае они могли бы стать весьма опасными для девяти тысяч спартанских семей.Но одно только оружие, конечно же, не в состоянии гарантировать жизненную устойчивость полиса там, где численность рабов переходит какие-то критические пределы, при этом подавляющая их часть оказывается кипящими ненавистью к своим поработителям жертвами войны.Вот и забудем на время о белоколонных храмах и мраморных статуях, Олимпийских играх, гимнасиях и театрах, словом, попробуем отрешиться от привычной романтизации общества, подарившего западной цивилизации многое из того, чем она живёт и сейчас, и взглянем на прошлое глазами противостоящих друг другу классов, которые волею судеб оказались обречёнными на сожительство.Начнём с рабов.Невозможность придания строгой упорядоченности тому большому концентрационному лагерю, каким по сути дела и становится древний город-государство, античный левиафан, вовсе не означает невозможность эффективного (а значит, и вполне рационального) управления огромными массами заключённых, которые обеспечивают ему процветание и господство над окружающим миром. Более того, именно совместное проживание, постоянное тесное соприкосновение и администрации, и охранных контингентов, и самих невольников обеспечивает полную подконтрольность и абсолютное непререкаемое подчинение последних всем параграфам жёсткого внутрилагерного дисциплинарного устава.Восстание угнетённых мыслимо только там, где есть хоть какая-то надежда уравнять силы со своими поработителями, где этого нет, возможен только самоубийственный порыв, заранее обречённая на поражение вспышка, род истерии. Любой мятеж нуждается в тщательном планировании и подготовке, а значит, требует предварительного сговора многих, но в подобных условиях обо всём этом не может быть и речи.Вдумаемся, укрывшийся за колючей проволокой и уж тем более на нарах в своём бараке, «зек» становится практически невидимым конвою, и там, недоступный прямому наблюдению, он ещё может плести нити своего заговора. Правда, надзор возможен и в «зоне», но только с помощью специально подбираемой и месяцами воспитываемой внутризонной агентуры, да и против тайных соглядатаев всегда найдутся свои приёмы. Здесь же, в этом переполненном чужими людьми городе невольник на виду все двадцать четыре часа в сутки, и неусыпность тех, кто следит за ним, куда более действенна, чем контроль самого квалифицированного и бдительного караула. За ним непрестанно (ночью и днём, в трапезной, и в отхожем месте) глядят хозяйские шпионы и те из его же собственных собратьев по несчастью, кто своими знаниями, талантами, привлекательной внешностью, чем-то другим заняли в хозяйском доме привилегированные должности управляющих, менторов, делопроизводителей, красивых живых игрушек, словом, доверенных лиц, которые вовсе не так уж и заинтересованы в перемене своей судьбы здесь, на чужбине.Но самое страшное оказывается вовсе не в этих, пусть и забывших о братстве невольников отщепенцах, но всё же принадлежащих его собственному кругу людях: каждый из рабов прекрасно знает, что все свободные – заодно и все они заранее настроены против него, поэтому в доме ли, домашней ли мастерской, на базарной площади, в меняльной лавке, на улице – всюду и всюду за ним наблюдают ещё и чужие враждебные глаза во всём противостоящего ему мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167