Толпа понесла О'Хара и вынесла его в относительно безопасное место у пьедестала памятника — теперь О'Хара мог бы взобраться на плечи великому ученому, где ни одна собака его не достанет, взобраться на плечи и сделать собственное научное открытие в его нержавеющий телескоп. Хорошо бы, например, открыть какой-то там сто…надцатый спутник Юпитера и назвать его своим именем: «Охара». О'Хара, спутник Юпитера, — это звучит.А можно ничего и не открывать, а просто отсидеться на памятнике и понаблюдать оттуда за редкостной массовой дракой людей и собак.О'Хара решил так и сделать, как вдруг увидел в толпе неподалеку от пьедестала белокурую танцовщицу, которую несло мимо в водовороте тел. Эта аристократка с рекламного проспекта опять бросила на О'Хару ненавидящий взгляд и исчезла под ногами толпы.«Черт с ней», — подумал О'Хара.Подумал и передумал:«Но почему, почему она так ненавидит меня?!»В самом деле: загадка. Почему эта незнакомка так ненавидит О'Хару? Он не сделал ей ничего плохого… Что ж, этот вопрос следовало задать ей…И О'Хара, включив в себе зажигательную смесь бульдога с носорогом, бросился в толпу; Локти, кулаки, ноги, а где надо и челюсть — в морду, в бок, в загривок, поддых — толпа смята, отодвинута. О'Хара поднимает с окровавленной и заплеванной мостовой полузадушенную танцовщицу, вскидывает ее на плечо и предоставляет толпе нести его по течению, куда ей, толпе, заблагорассудится.В этом собачье-человеческом водовороте сладкие грезы посещают О'Хара: танцовщица — его законная добыча, теперь он всю ночь при деле, а утром отдает с рук на руки благодарным братьям-близнецам спасенную сестрицу…Вместе с разъяренными людьми и собаками их наконец выносит в тот самый, Игроцкий переулок, который О'Хара тщетно искал. Что ж, сегодня можно и не играть, сегодня он уже выиграл. Теперь бы найти местечко поудобней, привести танцовщицу в чувство и немного перевести дух…О'Хара прижался к стенам и, когда толпа поредела, втиснулся в закуток между лавочкой старьевщика и обувной мастерской. От мастерской крепко пахло столярным клеем, а от лавочки — дрянным помидорным виски. Танцовщица уже пришла в себя, сползла с О'Хара, прижалась к стене мастерской и в третий раз за этот вечер с ненавистью взглянула на него.— Ты что, больная?? — поразился О'Хара. — Что я тебе сделал плохого?!— Сволотч! — ответила танцовщица по-русски, точь-в-точь как мамаша О'Хара; это было для него верхом шика.— Ну, сволотч, — с удовольствием согласился О'Хара. — Сволотч, коззел и дундук, — просветил он танцовщицу. — Это ничего не означает. Это всего лишь русский мат.— Фараон! — сказала танцовщица сквозь зубы.— Кто «фараон»? — обиделся О'Хара.— Ты — фараон! — последовал решительный ответ.— Дурра, — опять выругался О'Хара. — Дурра по-русски означает, что ты не в своем уме. Откуда ты взяла, что я похож на фараона?— Ты не похож. Ты и есть фараон!Танцовщица называла его «фараоном» так естественно и убежденно, что О'Хара даже засомневался: может быть, в самом деле, в нем есть что-то фараонское?Кем только не был О'Хара — бродягой, волонтером, водителем фотонного грузовика, санитаром психбольницы; за кого только не принимали О'Хара — за профессионального боксера, спившегося артиста, ресторанного вышибалу — и все это было правдой, если О'Хара и не был профессиональным боксером, то мог бы им стать.Вот только фараоном, полицейским, шпиком, тайным агентом он никогда не был и, главное, не мог быть..Обидно.Но если эта аристократическая проститутка определила в нем фараона, значит, что— то фараонье в нем сидит! Проститутки — они такие, они хорошо чуют фараонов!Наверно, последнюю фразу О'Хара сказал вслух, потому что тут же получил пощечину:— Я не проститутка!— А я не фараон! — О'Хара схватил ее за руку. — Еще раз сделаешь это — руки оборву!И едва успел отскочить от выхваченного из-под цыганских лохмотьев финского ножа… Финка была что надо! Не хуже его цейсовского ножа.О'Хара молниеносным движением выхватил из левого рукава цейсовский нож… Какой там левый рукав, и где тот цейсовский нож — они были утеряны в собачьей свалке. О'Хара осмотрел себя. Весь в своей и в чужой крови, одежда изодрана, а задний карман — его любимый задний карман, в котором еще водились динары, оторван с мясом.О'Хара почувствовал себя неуютно.— Спрячь нож, — приказал он. — Или отдай мне.Танцовщица подумала и спрятала нож на бедре, раздвинув лохмотья.При виде обнаженной ноги и бедра у О'Хары дух захватило. В последние времена — так уж получилось — ему не приходилось наблюдать вблизи обнаженных женских ног и бедер.— Что, слюни потекли? — ухмыльнулась танцовщица.Пусть ухмыляется, но хоть волком не смотрит, — отметил О'Хара.— Вроде, потише стало, — сказала танцовщица. — Посторонись, дай пройти.— Куда ты пойдешь?— Искать братьев, — танцовщица смотрела за спину О'Хара в Игроцкий переулок.Крупная зловредная псина, пробегавшая по переулку в поисках кого бы цапнуть, заглянула к ним в закуток и зарычала, оскалив клыки. О'Хара дал ей пинка, псина отступила, но не убежала, продолжая рычать и уставясь на танцовщицу налитыми кровью глазами.О'Хара был благодарен псине…— Куда ты пойдешь?.. Собаки тебя сожрут, девочка, — наставительно, как старший брат, разъяснял О'Хара. — Собаки тебя почему-то не любят.— Ты на себя посмотри. Они тебя чуть не сожрали, — улыбнулась танцовщица.Улыбается — это уже хорошо.— С чего это они взбесились? — спросил О'Хара.— Кто? Собаки? Или люди?— Собаки.— Со страху. Везде страх. Всегда страх. Вот они и взбесились. Прогони ее!— С дороги! — приказал О'Хара псине. — Пшла вон!Но собака не уходила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13