А теперь представьте себе, что с ним творилось, когда целый вечер приходилось пребывать в скопище шпарящих на нескольких языках рафинированных особей, помеченных печатью фантастической стервозности и источавших тотальное презрение ко всем остальным слаборазвитым индивидам, не принадлежащим к их кругу! В общем, Александр Евгеньевич панически боялся таких вот раутов и под разными благовидными предлогами старался их избегать.
– Да, по мне, уж лучше неделю уголь разгружать, чем разок к твоим предкам наведаться, – как-то по простоте душевной признался он супруге, когда та спросила о впечатлениях. – Я там – как будто голый. Все смотрят и качают головами: обезьяна – не обезьяна, но осел – однозначно…
– Ладно, прощаю, – сжалилась Ирина. Она не то чтобы потворствовала этому маленькому недостатку супруга – просто заметила, что после таких званых вечеров он как минимум пару дней чувствует себя не в своей тарелке. Замыкается в себе, робеет, начинает отвечать невпопад, с сотрудниками стесняется разговаривать. Переживает свою мнимую ущербность. А для дела это вредно. Мужик – животная капризная и прихотливая, к ней особый подход нужен. Если его систематически и правильно приподнимать над собой, он обязательно взлетит и с распростертыми крыльями будет парить над своими владениями, подмечая орлиным взором каждую деталь и мелочь и с надеждой глядя за край горизонта. Тогда он не даст стервятникам с соседних участков утащить со своей земли ни одного барана и обгадить границу своей территории. А попробуй этого орла поставь в стойло, опусти в его нарочитом самомнении – намекни ему, что он неудачник и ни хрена у него в бизнесе без тебя не получается? Или, когда, распаленный звериной похотью, вышеозначенный орел полезет к тебе вечерком в трусики, брось ему, что у него изо рта пахнет? Вот тут он моментально крылья сложит, клюв на грудь свесит, сядет под кустик и начнет сомневаться в себе, искать причины своей несостоятельности. Потом, чтобы его реабилитировать, понадобится втрое больше времени и усилий – трудновато вновь воспарить на прежнюю высоту, будучи столь резко опущенным, да еще самым близким человеком!
– Прощаю, радость моя, – Ирина вспомнила предыдущий звонок и решила на ходу урегулировать проблему:
– Ты приказ по Салыкову подписал уже?
– Вот он, на столе лежит, – с невыразимым облегчением выдохнул Александр Евгеньевич – что там какой-то приказ, когда имеют место такие выдающиеся достижения на личном фронте! – Сейчас подпишу. А что – уже стуканули?
– А ты не торопись пока, – посоветовала Ирина. – Ты разберись как следует.
– Да гад же! – без особой уверенности воскликнул Александр Евгеньевич. – Гад еще тот… Волосатик. Галстуки не носит. Опаздывает. Ну, слов нет – работник хороший, талантливый… А на совещание приперся с запахом. В девять утра! А я его предупреждал уже два раза…
– Не торопись, радость моя, – повторила Ирина. – Нельзя так сразу – с людьми. Это тебе не дрова рубить. Давай так: я разберусь, завтра тебе скажу свое мнение, тогда уже и решишь, как с ним поступить. Тебе же разницы нет, когда приказ подписать – сейчас или утром… Хорошо?
– Хорошо, – покорно согласился Александр Евгеньевич. – Ты знаешь – в таких вопросах я тебе полностью доверяю.
– Ну и прекрасно. – Ирина прибавила кокетливости в голосе:
– Смотри там, у Назаряна, не балуй. Будешь горничную за зад щипать – я тебе устрою. Потом специально у Анжелики поинтересуюсь. Ты меня понял?
– Да чтоб я сдох! – проникновенно воскликнул Александр Евгеньевич. – А потом – с чего ты взяла, что мы у Назаряна будем? Я же сказал, он меня везет к людям… Но в любом случае, кроме тебя…
– Тебе никто не нужен, – лениво закончила Ирина. – В курсе. Но все равно – смотри там…
Отпустив мужа, Ирина трубку не положила, а с нездоровым любопытством уставилась на циферблат массивных антикварных часов, величественно возвышавшихся в углу напротив аналогичной эпохи зеркала. Загадала: если на протяжении последующих пяти минут кто-нибудь еще позвонит, значит, вечер будет безнадежно испорчен и на этом тягомотном рауте ничего полезного сделать не удастся. Только время убьет.
По истечении сорока трех секунд с момента отключения телефона запиликал забытый пейджер, похороненный в недрах изящной косметички.
– Фатум, – печально кивнула в зеркало своему отражению Ирина Викторовна, принимая выражение лица Жанны д'Арк, которой неблагодарные англичане внезапно объявили о намерении подвергнуть ее термической обработке.
– Предопределение. Жизнь прожита напрасно, все усилия впустую. Можно идти топиться в джакузи…
Пейджер гневался: «У тебя два часа подряд все занято. Где ты ходишь? Вика…»
– Пять минут, дорогуша, – пробормотала Ирина, набирая знакомый номер. – Всего лишь пять минут. Что за плебейская склонность к преувеличениям?
– Смола? – раздался в трубке тонкий голосок, более приличествующий балованной нимфетке, нежели тридцатисемилетней даме весом немногим более центнера. – Ты с кем постоянно болтаешь? У тебя по графику вроде массаж! Алле, Смола, чего молчишь?
– Скорее – Кочерга, – ворчливо поправила Ирина. На этот раз ее побеспокоила лучшая подруга: одноклассница Вика Семина – тоже дочь знатных родителей, состоятельная, удачно пристроенная в свое время замуж, сластена, обжора, эротически озабоченная ласковая дура с широченной русской душой и неизбывной предрасположенностью к промискуитету, во многом обусловленной патологическим бездельем и большими возможностями. Впрочем, насчет промискуитета Вика была не в курсе: она в жизни ничего не читала помимо «Муму» и «Анны Карениной», и то, как говорит классик, до сих пор не могла понять, за что же Герасим свою собачку под паровоз пристроил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21