Обещали заходить регулярно. А в завершение питомник посетили крепкие молодые люди с короткими прическами либо без таковых вовсе, на иномарке, да при оттопыривающихся полах курточек кожаных.
— А кто у нас «крыша»? — без обиняков поинтересовались молодые люди, вежливо поздоровавшись с Соловьем за ручку и кивнув Рудину.
— Да вы что, пацаны? — страшно удивился Соловей. — Какая «крыша»? Да я с вашими отцами в один садик ходил, всех вас на руках держал в младенчестве…
— Нет, вы уж ответьте, как реально обстоит расклад, — уперлись «кожаные», угрюмо насупившись. — А то нехорошо может получиться — реально…
— А как насчет поиграться? — поинтересовался незаметно подкравшийся сзади Масло, притащивший из административного здания карабин. — Игра называется — «кто быстрее». Ставлю рубль против ста баксов, что я перебью вас всех, прежде чем вы успеете повытаскивать свои пукалки.
— Всех не перебьешь, реально, — возразил предводитель «кожаных», слегка побледнев, но сохранив похвальную монументальность морды лица (а возможно, это у него врожденное было — еще разобраться надо!). — Нас много. Сначала, реально, сгорит ваш питомник. Потом, конкретно, сгорят ваши дома. Потом вас завалят — реально… Кто у нас «крыша»?
— А «крыша» у нас — Кузя, — сообщил весьма своевременно подкативший Толхаев — он по обыкновению в дневное время разгуливал по питомнику, общаясь с собаками и заряжаясь от них животной энергией. — Мы думали, вы в курсе.
— А почему наш шеф не знает, что ваша «крыша» — Андрей Сергеевич? — удивился «кожаный». — Ну реально-о таких вещах все знают! А он не знает. Может, вы за словами не следите?
— Мы следим, следим, — поспешно заверил Толхаев, заметив, что Ваня с Рудиным синхронно нахмурились и сжали кулаки. — Вы можете быть спокойны — сегодня же Кузя позвонит вашему шефу… А кто у нас шеф?
— Никита, — солидно сообщил «кожаный» и кивнул на Соловья:
— Иван Васильевич его знает.
— Вот и ладушки, — изобразил радость Толхаев. — Езжайте спокойно домой — сегодня же все порешаем…
— Ну и земляки у тебя, Иван Васильевич! — язвительно пробурчал Рудин, глядя вслед удаляющейся иномарке. — «На руках держал!» «С отцами в садик ходил!»
— Может, припугнуть разок как следует? — предложил Масло. — А потом не будут лезть — побоятся.
— Вы, хлопчики, не ерепеньтесь, — сурово погрозил пальцем многоопытный Толхаев. — Уж поверьте мне, я в свое время через все это прошел, хлебанул досыта. Езжайте к Кузе, договаривайтесь насчет «крыши». Он же сразу намекнул: можно было догадаться, чем дело кончится…
…Надо сказать, что Рудин со товарищи с пониманием относились к истерикам, которые периодически закатывал капризный инвалид. Если Толхаев когда-то принадлежал, фигурально выражаясь, к «сливкам общества», то Рудина и его верных друзей — Ваню Соловья и Сашу Маслова можно было смело отнести к самой обездоленной его части. В сравнении с периодом двухгодичной давности они мало что потеряли и потому переменой обстановки шибко не терзались.
— Было бы здоровье — остальное заработаем, — легкомысленно замечает Рудин, когда в его кругу заходит разговор о превратностях судьбы. — Руки-ноги есть, голова на месте, а все остальное — мелочи жизни…
Да, было бы здоровье… В отличие от молодых ветеранов локальных войн, Григорий Васильевич потерял все. Кануло в небытие состояние, отнятое лучшими, казалось бы, друзьями, туда же кануло здоровье, и нет никаких предпосылок для возврата прежних позиций — хоть разгоняйся на немецкой коляске да башкой об стену административного здания питомника.
С Толхаевым разобрались, не доезжая до пригородного круга. Методика была отработана: жалеть вредного отставного хирурга категорически не рекомендовалось — в этом случае истерика затягивалась на неопределенное время, перетекая во все более тяжкие формы. А рекомендовалось иметь равнодушное выражение лица и делать вид, что всем на глубокую скорбь инвалида так же глубоко плевать. Для вящего же эффекта следовало цинично подтрунить над болезным — что-нибудь простецкое, из серии: «Да не убивайся ты так — щас остановимся, купим тебе новые ботинки! В бюро ритуальных услуг. Без шнурков. Тебе же все равно по барабану…»
В этом случае Григорий Васильевич — по натуре боец и прагматик — быстро проскакивал две последовательные фазы выхода из кризиса и возвращался в статичное состояние. То есть сначала впадал в дикую озлобленность, желая порвать на части жестокосердных соратников, затем угрюмо замолкал, анализируя свое теперешнее положение и причины, его повлекшие, и в завершение погружался в состояние умиротворенной расслабленности. Разряжался, одним словом…
— А клиенты? — ворчливо поправил Толхаев Соловья, который на кругу привычно повернул на Комсомольскую — длиннющую улицу частного сектора, в конце которой проживали наши приятели. — С утра на Джесси должны приехать. Забыли?
— Черт! С твоими бандюками все из головы повылетало, — буркнул Рудин, посмотрев на часы. — Ваня — давай!
Действительно, лабрадориха Джесси на сносях, двое клиентов выражали давеча желание подъехать, познакомиться да зачитать липовую родословную. Нет, что родословная липовая, они, разумеется, не в курсе — зачем людей нервировать? Родословная искусно содрана с реальной медалистки — Алиса в Интернете откопала. Зато Джесси настоящая, породой прет за версту, уровень интеллекта не ниже, чем у иного профессора. И бойфренд под стать — хоть и дурак дураком, упругий мешок с гормонами, однако экстерьер вполне соответствующий.
Соловей, ни слова не говоря, резко сбросил скорость, ловко развернулся с опасностью для сзади идущих авто и, перескочив на встречную полосу, помчал в объезд на Бабаевского — там питомник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20