И я все еще вижу Баттерфляй, ножки у нее и правда ничего, впору заводить путеводитель для путешествия по ним – автостопом. В другой раз, бэби, в другой раз, я отлично знаю, что другого раза может и не быть, путеводители – самая покупаемая литература.
***
– …Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.
– Точно.
Окончание работы видеопроката – 23.00. Я успел как раз вовремя, да что там вовремя – у меня сорок пять минут в запасе. Два прыщавых юнца и нимфетка, толкущиеся у прилавка, меня не напрягают, разве что их жадные пальцы: они терзают каталог, который я уже считаю своим. Они терзают каталог и хихикают, малолетние ублюдки, я бы с удовольствием воспользовался дыроколом Хайяо, вот только чугунным затылкам молодняка он вряд ли нанесет ощутимый урон, жаль. Мне остается лишь развлекать себя мыслями о Хайяо, каково это – быть неразоблаченным убийцей и есть ли в этом печальное очарование? Есть ли в этом вообще что-нибудь, кроме самого полустертого факта убийства? Я не видел его глаз, но спина Хайяо несчастной не выглядит.
Нимфетка настаивает на «Красоте по-американски», ее приятели склоняются к «Возвращению реаниматора», значит, будет выбрано что-то третье.
Так и есть, «Матрица. Революция». Они выбирают «Матрицу number 3» и благополучно отваливают. Теперь – моя очередь.
– Вернулись за «Любовным настроением»? – Парень преувеличенно любезен, единственное, что меня утешает: от монохромной гаммы не осталось и следа.
В цвете он не слишком привлекателен: грязно-фиолетовый свитер, борода тоже отдает фиолетовым, синяк на скуле потемнел и оформился, его очертания почему-то напоминают мне дырокол Хайяо.
– Печальное очарование вещей. Печальное очарование вещей – вот что такое твое моно-но аварэ.
– Точно. И что?
– Ты же сам сказал… «Когда узнаешь – приходи». Я узнал. Пришел.
– И что? Что тебе от меня нужно?
– Собственно…
– Ты что – голубой?
Этот вопрос не оскорбляет меня, странно. Может быть, дело в тоне, которым он был задан: никакой издевки, никакой угрозы, никакого сочувствия, что было бы особенно обидно. Парень просто высказывает предположение, неверное, но он и не претендует на истину. Просто – высказывает предположение.
– Нет, я не голубой. Каталог. Я бы купил у тебя твой каталог.
– Бери.
– Я заплачу.
– Бери просто так.
Я поверить не могу в его неожиданное великодушие. Но факт остается фактом: вожделенный каталог перекочевывает прямиком мне в руки, теперь за карьеру в «Полном дзэне» можно не беспокоиться – во всяком случае, на ближайшие полгода.
– Не возражаешь, если я угощу тебя пивом? Здесь неподалеку есть один симпатичный барчелло. «Пирелли».
Смелое с моей стороны предположение: я видел только витрину, украшенную логотипами шин, собственно «Пирелли» и еще почему-то «Мишлен». Кроме этого на витрине присутствуют: номера, снятые с машин где-то в Европе, битые бамперы, искореженная рулевая колонка; сиденье с пятнами бурого цвета, об их происхождении думать не хочется.
Мой новый знакомый оказывается хромым.
Жан-Луи – хромоножка, его русское имя тонет на дне первой же кружки, а в пене второй всплывает именно это: Жан-Луи. Вот почему он не путешествует – из-за хромоты, ботинки «Кларке» ее только подчеркивают. Зачем хромому такие шикарные раритетные ботинки, цинично размышляю я, пока он втирает мне про «Жан-Луи».
Мод. Ее зовут Мод. Ты должен ее знать.
Жан-Луи смотрит на меня испытующе, что-то я пропустил, изнывая по «Кларксам», какая еще к черту Мод?..
Ты должен ее знать, говорит Жан-Луи и сдувает пену с третьей кружки.
Я не знаю никого по имени Мод, у меня нет ни одной знакомой француженки, а это явно французское имя; ни одной знакомой француженки, проклятье. Я спал с одной австриячкой, участвовал в групповухе с двумя немками, просидел всю ночь с кенийкой во франкфуртском аэропорту, а до француженок так и не добрался. Все остальные мои цыпочки – продукт исключительно отечественного производства.
– Это не Риветт, – Жан-Луи подмигивает мне. – Но начинали они вместе.
Тест, так и есть. Я могу сколь угодно долго вешать лапшу на уши своим тамагочи, а этого парня не проведешь.
– Чем ты занимаешься, Макс?
– Особенно ничем. Так… Работаю в одном журнале.
Жан-Луи не пытается выяснить, в каком именно, плевать ему на журналы, плевать ему на все, что не связано с пленкой, это было понятно уже по каталогу, а теперь и подавно ясно – по его нигилистской вздернутой бороде. Плевать ему на все, кроме кино и Мод. Попутно выясняется происхождение синяка – Жан-Луи заработал синяк здесь же, в «Пирелли», несколько дней назад: короткая стычка с залетным байкером по поводу подруги байкера. Байкеру с пьяных глаз показалось, что Жан-Луи не так посмотрел на его подругу, фигня полная, женщины, подобные байкеровской телке, не интересуют Жан-Луи абсолютно. Какая-то мордатая эстонка, круглые, цвета вылинявшей джинсухи, зенки. К тому же у нее были скобки на зубах. Худая корова при всем желании никогда не станет газелью – это как раз ее, байкеровской подружки, случай. Мод – другое дело, хотя Мод и не газель.
Мод – это Мод.
Как я и предполагал – Мод всего лишь персонаж, я имею дело с сумасшедшим, влюбленным в персонаж фильма. С тихопомешанным. Впрочем, если бы Жан-Луи – хромоножка влюбился бы в реально существующую женщину, результат был бы тем же: никакого результата. Безответная любовь – удел всех хромоножек. Это не мешает Жан-Луи промывать мне мозги по поводу Мод. О том, как они впервые встретились, это был Ромер, Эрик Ромер, «Моя ночь с Мод», так-то, приятель!..
Одно упоминание о Мод – и борода Жан-Луи успокаивается, становится совсем ручной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21