Ему не сорок, он значительно моложе – если зеркало, в котором он отражается, не врет. И я готов поклясться… Я готов поклясться, что и у него разные глаза! Чувства, которые меня одолевают, – детская обида, детская ревность и вполне взрослое желание вломить ему в грызло. До сегодняшнего вечера фишка с карим и зеленым принадлежала только мне, стоило выпустить на волю одну темнокрылую бабочку и одну ящерицу цвета морской волны – и все, дело было сделано. Цыпочки оказывались подо мной без всяких дополнительных усилий.
– У вас галстук испачкался, – наконец-то выдает тип.
Теперь я впадаю в тихую ярость, иначе как сговором это не назовешь. Наверняка тип и девица завалили на пати теплой компанией и теперь стебутся над простаками в модном стиле флэш-моб.
– У меня шла носом кровь, – поясняю я, хотя тип вовсе не ждет пояснений. – Шла носом кровь. Вот он и испачкался.
– Проблемы?
Хороший вопрос. До сегодняшнего вечера, до той самой минуты, как я расшиб лоб о непроницаемые очки девушки, никаких особых проблем у меня не было.
– Высокое давление, – ничего умнее мне в голову не приходит.
– Бьюсь об заклад, что вы даже не знаете, как выглядит аппарат для измерения давления.
Пари в сортире – это что-то новенькое.
– Бьюсь об заклад, что ваш член меньше моего. – Только теперь я замечаю зрителей на заднем плане: два бритоголовых ублюдка, подпирающих дверь.
Их лица по-младенчески безмятежны, собственно, они и есть младенцы, связанные незримой пуповиной с типом у зеркала; стоит хозяину пальцем шевельнуть – и они раскроят мне череп. Ничего личного, раскройка черепов идет в их контрактах отдельной строкой, не исключено, что за нее полагаются премии и молочные продукты на вес. Зря я ввязался в этот никчемный разговор.
– У вас точно проблемы.
Убить меня не убьют, повод слишком ничтожен, но вывеску попортят однозначно. Прикрыв глаза в ожидании, я мысленно начинаю подсчитывать, во сколько мне выльется ремонт вывороченной челюсти и замена половины зубов, черт, я же видел этот фильм – «Никогда не заговаривай с незнакомцами», даже вставил относительно него свои дежурные пять копеек.
Слабое утешение, все мои мелкотравчатые истории начинаются как «Нескромное обаяние порока», а заканчиваются как «Господи, за что мне это?» минус канареечная гомосексуальность. Плюс бутылка пива в полном одиночестве. Лучше – две.
Что-то никто не торопится бить мне морду.
Пора уже выпустить их – одну темнокрылую бабочку и одну ящерицу цвета морской волны. Что я и делаю, тут же обнаружив, что сердобольного козла – кем бы он ни был – рядом со мной нет. Нет и его зашморганных телохранителей.
А я по-прежнему стою в сортире, еще больше влюбленный, чем три минуты назад, у тебя и правда проблемы, бэбик. Впрочем, от одной я могу избавиться прямо сейчас.
Галстук засранца Брэндона.
Он не понравился девушке, которая понравилась мне. Мне нужно было сделать это раньше, много раньше (не тогда, когда мой дражайший папаша собирался повеситься на собачьем поводке, а мамаша подбадривала его громкими криками, держа в руке зажигалку, – оба были пьяны в хлам). Не тогда. Мне нужно было сделать это, когда девушка сказала мне: «Замойте пятно, Макс». Снять проклятый галстук и сунуть в карман – всего и делов.
Но я в свойственной мне манере последыша-кинокритика из двухнедельного альманаха запаздываю с реакцией на события.
Освободившись от удавки – галстук перекочевывает в карман брюк, направо от презервативов, направо и значительно ниже, – я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, потом еще одну. Видоктот еще, но теперь, по крайней мере, разговор о пятнах крови отпадает сам собой. Кто бы его ни завел.
***
…Сука.
Я мог бы предположить нечто подобное, и все-таки… Близость Лоры и девушки поражает меня в самое сердце, правда, это не та близость, после которой хочется – в припадке ревности – замочить оба действующих лица гипотетического адюльтера, они просто разговаривают.
Перетирают срань, как обычно выражается Лора. Но ситуация далека от обычной, стоит только взглянуть на Лору. Такой я не видел ее никогда. Собственно, и узнаю я ее лишь по провокационному мини-платью, в инструкции по его применению напрочь отсутствует пункт «нижнее белье»; по платью и мундштуку, что-то с ним не так, то ли он вытянулся до размеров трости, то ли усох до размеров фильтра к «Парламенту», хрен поймешь.
Нет, женщину в платье Лоры я не знаю.
И никогда не знал. Была ли она на Пиренеях? Со мной – точно не была, я и сам не был, а угарная корпоративная поездка в Коктебель(От-ебель) не в счет, Дюссельдорф с Кельном и франкфуртский аэропорт тоже можно засунуть в задницу. Пока я сидел с кенийкой, Лора прохлаждалась с итальянским карабинером и, кажется, даже отсосала. Или он у нее, что, впрочем, не так уж важно. Важна ее физиономия сейчас, хотя нужно быть последним циником, чтобы назвать это лицо физиономией.
Это лицо – смуглое (обуглившееся от страсти?), эти потрескавшиеся губы – как потрескавшиеся камни мостовой – или как дощатый пол, десятки каблуков стучат по нему в ритме фламенко; десятки каблуков, им и сносу нет, десятки кастаньет, нет на них управы; «ти амо», «ти амо», кончится ли все добром?
Ти амо.
Лорино лицо танцует для девушки, в которую я отчаянно влюблен.
Ти амо. Ти амо. Ти амо.
– …А вот и я.
Ничего общего с agual ничего общего с quierol ничего общего с azucarl.
Скверно, очень скверно влезать на сцену, не зная азов, не попадая в такт; вот и я – любитель-приготовишка, начисто лишенный грации, с водкой, распяленной на брючном ремне.
– Вот и я.
– Виделись. – Лора смотрит на меня почти с ненавистью, невидимые эмбра и мачо щелкают перед моим носом попеременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21