Анни задумалась над ее словами. У самой Анни, если не считать Криса, был всего один кандидат на сегодняшний вечер: Морис Дингман, друг Джерри Лоэста, толстый, скучный, на двадцать лет ее старше. Что бы она делала, если бы у нее не было Криса?
– Я вернусь в зал. – Она поцеловала Элиз и встала, но тут же застыла на месте, схватившись рукой за стойку.
На одном из диванчиков, расставленных вдоль стены, сидели Аарон и Лесли Розен. На нем был смокинг, белый шелковый шарф с бахромой небрежно обернут вокруг шеи. Его темные волосы блестели, глаза сияли, улыбка была просто ослепительной. Анни всего на секунду задержалась на них взглядом, а затем быстро отвернулась, как учил ее отец: старайся не смотреть на то, что тебе неприятно. Она прошла через овальный холл и стала подниматься по лестнице, крепко держась за перила.
«Возьми себя в руки, – уговаривала она себя. – У него своя жизнь. Прекрати это. Рано или поздно ты должна была увидеть их вместе. Лучше раньше, чем позже. Веди себя как ни в чем не бывало», – приказала она себе, подходя к столу.
Дуарто все еще говорил.
– Мы все здесь служим золотому тельцу. Мы прославляем не Джила Гриффина, а то, что у него в карманах.
– Что у него в карманах? – рассеянно спросил Крис.
– Деньги, dinero. И все это ради денег. Здесь никому дела нет до больных СПИДом, до голодных и бездомных. Только не этим людям. И не в этом городе. Все эти сборища замешаны на деньгах. Кто сколько получил, кто сколько потратил. – Он заплакал. – Всем наплевать, что Ричард умер. Его никто даже не навещал. – Он повернулся к Бренде. – Никто, кроме тебя, дорогуша. Я этого не забуду. – Дуарто поднял руку Бренды и поцеловал. – Она каждый день приходила к нему, приносила фрукты, мясо, все. – Он вытер глаза и опять посмотрел на Бренду. – Готовишь ты плохо, – заявил он.
– Зато много, – она погладила Дуарто по руке.
– Просим всех занять свои места.
Наступило время официальной части. На подиуме Роберт Хазенфус взял микрофон. Роберт Хазенфус был членом совета нескольких больниц, полдюжины клиник в городе носило его имя. Границы его филантропической деятельности простирались очень далеко: ходили упорные слухи, что одна из комнат в его огромных апартаментах была оборудована под гинекологический кабинет. Несколько людей готовы были поклясться под присягой, что каждую неделю туда приходили две проститутки, одна из них одевалась медсестрой и ассистировала, пока он осматривал другую. Анни считала, что эта история мало похожа на правду, но были люди, которые уверяли, что в ней даже ничего не преувеличено.
В то время как внимание всех присутствующих обратилось к сидящим за главным столом, Элиз повернулась к Анни и Бренде и, изящным взмахом руки отметая прочь Билла, Морти, Аарона и Джила, произнесла глубоким хриплым голосом: «За брошенных жен». Одновременно, как по команде, они подняли бокалы.
– Леди и джентльмены, – взывал Хазенфус. – Мне очень приятно, что вы так весело проводите время, но давайте вспомним причину, по которой мы здесь собрались.
Шум голосов постепенно стих, и только за главным столом Хазенфус Голдберг продолжала воспитание Шелби Кушман.
– Ты видишь Персеус Даглеви? – спросила Гунилла шепотом.
Шелби проследила за ее взглядом.
– Это та худая дама в черном?
– Они все худые дамы в черном. Дорогая, это же Нью-Йорк. Вон та, которая сидит рядом с Пэт Бакли.
– Та, в которой явно есть что-то арабское? – спросила Шелби со своим тягучим южным акцентом.
– Никогда, просто jamais не называй персов арабами, дорогая. – Гунилла от возмущения даже затрясла головой. – Это такой дурной тон. Запомни, именно персы и придумали арийцев.
Пристыженная Шелби кивнула. Столькому еще надо учиться!
– И что она?
– Ей сделали операцию по уменьшению груди. Третью по счету. На будущее запомни: две операции – это предел для любой части тела. Иначе можно кончить, как Майкл Джексон. Короче, что-то там не получилось, и теперь у нее вообще нет сосков. Можешь себе представить? Они напортачили с одним, а потом удалили и второй, для симметрии. Теперь под просвечивающими платьями она носит резиновые протезы. Я пользовалась тем же клеем, когда носила накладные ресницы. Ужасная гадость. Как она не пачкает им платья? Я так рада, что эти ресницы вышли из моды. Мой муж – не Сол, мой второй муж – их просто ненавидел. – Она на секунду задумалась. – Правда, меня он тоже ненавидел. – Шелби хихикнула. Гунилла подняла бровь, прищурилась и продолжила: – Послушай меня, милочка. Ты, конечно, южанка, но ты не дурочка, я это вижу. Ты захомутала Морти Кушмана, а я-то знаю, чего это стоило. Ты мне нравишься. Я хочу тебе помочь. Поэтому запомни: все мужчины ненавидят всех женщин. Без исключения. Если ты встретишь кого-то, кто покажется тебе исключением, и ты влюбишься, немедленно уезжай на курорт и оставайся там, пока не стабилизируется уровень сахара в крови.
Она перевела дух. Роберт Хазенфус все еще бубнил: Джил Гриффин это, Джил Гриффин то. «Господи – подумала Гунилла, – ведь все прекрасно знают, что в этом мире подонков и мерзавцев он самый отъявленный негодяй». Она перевела взгляд на своего мужа: действительно ли его последний роман представляет для нее угрозу? Дети уже выросли и не могут служить прикрытием, значит, придется защищаться самой. Она опять повернулась к Шелби и продолжила урок:
– Ну, конечно, наоборот: все женщины ненавидят всех мужчин. Это основа цивилизации, какой мы ее имеем. – Она раскрыла вечернюю сумочку, достала тюбик помады «Палома» и начала аккуратно подкрашивать губы. Шелби была потрясена: она делала это совершенно невозмутимо на глазах у всего зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162