Подъехав поближе к эскорту, он указал подчиненным на герцога и взмахнул рукой.
Исполняя его безмолвный приказ, отряд разделился на две группы. Первая заняла место перед портшезом, вторая — в нескольких шагах позади него. Таким образом, когда кавалькада тронулась, д'Ангулем и д'Альбаран, гарцевавшие возле носилок, оказались в окружении охраны герцогини.
Тюремщики Бастилии и впрямь были неторопливы — когда Фауста со своим эскортом свернула на улицу Сент-Антуан, на город уже опускалась ночная мгла. Пардальян, увидев, как Фауста и Ангулем вышли из Бастилии, занял наблюдательный пост как раз на углу этой улицы. Он тотчас же оценил маневр, произведенный д'Альбараном, и подумал:
«Бедный герцог, он улыбается и рассыпается в благодарностях своей спасительнице, но похоже, ему очень хочется обогнать этих жирных мулов, что тащат портшез, прорваться через охрану и ускакать куда глаза глядят. Он, конечно же, прекрасно понял, что сменил одну тюрьму на другую, а тюремщиков — на тюремщицу».
Со свойственной ему проницательностью Пардальян верно оценил ситуацию: герцог Ангулемский вновь был пленником и прекрасно осознавал свое положение.
Пардальян следовал за Фаустой до самого дворца Соррьентес. Была уже темная ночь, когда портшез въехал во внутренний дворик и ворота за ним — а значит, и за герцогом Ангулемским — захлопнулись. Герцог окончательно превратился в пленника, и теперь жизнь его и свобода целиком зависели от воли страшной спасительницы. Само собой разумеется, что Пардальян вновь принялся искать способ проникнуть во дворец и подслушать разговор Фаусты с ее новой жертвой. (Некогда шевалье был искренне расположен к герцогу Ангулемскому; ради него он даже совершил немало славных подвигов.)
Подобное предприятие могло показаться безумным кому угодно, но только не Пардальяну, хотя он отлично знал, что Фауста наверняка окружила себя надежной многочисленной охраной, которая не колеблясь уничтожит любого чужака. И все же Пардальяну, весьма дорого заплатившему в свое время за знакомство с Фаустой, не терпелось сунуться в это волчье логово. Любые препятствия не могли остановить шевалье, а лишь подзадоривали его. К тому же за свою долгую и полную приключений жизнь ему не раз доводилось преодолевать преграды, перед которыми отступали многие храбрецы. И разве сегодня утром он не проник в дом к Кончини, охранявшийся отнюдь не хуже, чем дворец Фаусты?
— Черт побери, я пойду к той двери, что выходит в тупик, размеренно постучу три раза и назову имя Ла Горель… а там посмотрим.
(Напоминаем, что в первых главах нашей истории мы видели, как Ла Горель разговаривала с Фаустой, скрытой за занавесками своего портшеза. Чтобы доказать, что она ничего не забыла, старая мегера громко и отчетливо повторила указания, полученные от Фаусты. Пардальян, который в это время проходил неподалеку вместе с сыном Жеаном, услышал ее слова и запомнил их, хотя и не придал им никакого значения. Сейчас же они всплыли у него в памяти, и он решил воспользоваться этим паролем.)
Подойдя к двери, выходившей в тупик, Пардальян прошептал:
— Черт возьми, я слышал эти слова довольно давно… Может быть, Фауста, ставшая герцогиней Соррьентес и чрезвычайным посланником Его Католического Величества, уже сменила пароль… Что ж, тогда мне попросту не откроют.
Сделав сей не лишенный основания вывод, Пардальян, вместо того чтобы постучать в дверь, изменил свое решение и отправился бродить вокруг дворца, изучая высоту и толщину его стен. При этом он беспрестанно ворчал себе под нос:
— Черт бы побрал эти высокие стены!.. И к чему они в городе?.. Надо бы властям запретить строить такие стены… Лет двадцать назад они бы меня не остановили, но сегодня годы уже берут свое… Конечно, если бы я был уверен, что по ту сторону нет часового, можно было бы попробовать… Впрочем, я знаю способ, как от него избавиться… не убивая его. Но я не ручаюсь, что смогу проделать все бесшумно, несчастный может заорать, сбежится охрана… и мне не удастся узнать, о чем будет говорить Фауста — вернее, герцогиня Соррьентес — с Карлом Ангулемским… А мне совершенно необходимо услышать их разговор… Нет, положительно не стоит мне прыгать через стену… Что ж, придется постучать в дверь: будь что будет.
На этот раз решение Пардальяна было твердо: он подошел к двери, постучал три раза и произнес заветное имя. Дверь тотчас же отворилась.
Закутавшись в плащ, Пардальян переступил порог помещения, отдаленно напоминавшего кордегардию; под потолком тускло горел ночник. Один из сидевших там мужчин встал и молча сделал знак Пардальяну следовать за ним. Шевалье так же молча подчинился; его никто ни о чем не спрашивал. Провожатый доставил его в какой-то коридор и попросил обождать, предупредив, что за ним придут.
Оставшись один, Пардальян тут же подбежал к двери, противоположной той, в которую вышел его провожатый, и открыл ее. За ней начинался новый плохо освещенный коридор. Он решительным шагом двинулся по этому коридору. Пардальян не знал, ни куда он попал, ни куда направляется, однако продолжал идти; походка его не утратила былой легкости. В поисках комнаты, где Фауста должна была говорить с герцогом Ангулемским, он полагался на свое особое чутье: оно еще ни разу не подводило его в подобных обстоятельствах. Он прошел через множество залов и коридоров, бесшумно открывая и закрывая за собой встретившиеся ему на пути двери, но так и не нашел нужную ему комнату.
До сих пор ему не встретилось ни души, так что могло показаться, будто он попал в необитаемую часть дворца. Однако, ведомый внутренним чутьем, он упорно шел вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146