Воистину в России наступали новые времена, пусть даже тихо и робко.
Три недели «осаждали» крепость жены заговорщиков, и каждый день из этих
трех недель кружил в санях граф Кошин неподалеку от костров, издали набл
юдая за дочерью любимой, Ниночкой.
Внезапно, на четвертую неделю стояния, когда Петербург потонул в снегах,
женщины исчезли.
Кошин велел доложить о себе генералу Лукову. Он дрожал как в лихорадке, ко
гда Луков, наконец, принял его.
Ц Что вы сделали с моей дочерью? Ц набросился на коменданта Кошин. Ц Гд
е она? Прохор Григорьевич, родной вы мой, имейте ж сострадание к медленно у
мирающему от горя отцу! Где моя Ниночка?
Ц В конюшнях. Они все там! Сидят, греются. Нет, смотреть на них не надобно, П
авел Михайлович. Но я клянусь вам, что с женщинами ничего не случится. Царь
решил наконец проявить великодушие. Завтра они свидятся со своими мужья
ми.
Кошин привалился к стене. Ноги отказывались служить ему.
Ц Это правда? Царь так распорядился?
Луков кивнул.
Ц Ну, не я же. Не почитайте меня за архангела, который все может. Конечно, т
о была воля царя. Все дамы свидятся со своими мужьями. Одноразовый знак ми
лости его величества.
На следующее утро, ровно в девять, капитан вывел тридцать женщин из конюш
ен и повел к казематам, где дожидались своей участи заключенные. Вновь ше
л снег, снежинки напоминали жемчуга, которыми небеса украшали волосы жен
щин.
Великий час их любви свершился.

ГЛАВА 3

Внутренний дворик крепости. Две высокие чугунные ограды прорезали его н
апополам. Коридор меж ними патрулировался пятью караульными солдатами,
укутанными в шинели.
Часовые не прервали своего движения, когда во внутреннем дворике появил
ись жены арестованных и спешно устремились к ограде. По другую ее сторон
у медленно открылись четыре двери в высокой, мрачной, унизанной зарешече
нными окошками стене крепости.
Сначала появился офицер, быстро проверил, все ли предписания безопаснос
ти соблюдаются, а затем сделал караульным знак выводить арестованных. У
каждой двери стало по два солдата. А затем из темноты вышли узники, многие
в мундирах, изодранных, покрытых пятнами крови, с наспех перевязанными р
анами, простоголовые и небритые. Они смотрели в свинцово-серые небеса, на
тихо падающий снег, веря и не веря в то, что есть еще хоть что-то в мире, кром
е сырых и холодных стен крепостного узилища.
И только когда женщины начали выкрикивать их по именам, они увидели высо
кую ограду и поняли, наконец, для чего извлекли их из темных зарешеченных
нор на свет божий. И бросились к решетке, пытаясь дотянуться руками до рук
своих любимых.
Ц Маша!
Ц Катерина!
Ц Полина!
Крики, что способны разорвать сердце. А по ту сторону чугунных ограждени
й неслись ответные крики радости и отчаяния.
Ц Николенька!
Ц Андрей!
Ц Григорий!
Вся боль, вся тоска, вся любовь рвалась из сердца, из груди, в отчаянной поп
ытке дотянуться сквозь решетки до родных, таких близких и таких далеких.
Но коридор меж чугунными оградами был широк, и руки заключенных наталкив
ались лишь на безмолвных стражей, что каменели лицами, безмолвные, не вид
ящие ничего, что творится вокруг.
Солдатам надобно приказы исполнять, они не дураки, они знают, что за ними н
аблюдают, вынюхивая едва ощутимый запашок жалости и сочувствия в сердца
х, что бились под сукном шинелей, согласно уставу воинскому. Многие из офи
церов, что оказались ныне в узилище крепостном, были когда-то их командир
ами, а уж имена знати, князей да графов всяк в Санкт-Петербурге знает. Эти г
оспода привыкли, что все пред ними кланяются да ручки их барские вернопо
дданически целуют. А сейчас эвон стоят драные да грязные за оградой, тяну
т ручонки сквозь решетки, плачут. Плачут, ей же богу, плачут!
Братцы, что с миром-то содеялось? Все ж вверх тормашками перекувыркнулос
ь! Ей-ей!
Борис Степанович Тугай медленно брел вдоль ограды, как вдруг увидел Нино
чку. Ее не должно было быть здесь, но она… Она стояла последней в длинном р
яду страдалиц, без вины виноватых, махала ему рукой и плакала, прижималас
ь худеньким прелестным личиком к решетке и выкрикивала:
Ц Боря, Боренька! Любимый мой! Дорогой мой…
Тугай замер. Сон или явь? Он бросился к забору, не отрывая взгляда от Ниноч
ки. Голова его была перевязана широким бинтом с запекшейся кровью, мунди
р изорван, рейтузы конногвардейца свисали клочьями. Одно колено тоже был
о перевязано, и Борис слегка хромал при ходьбе. Молодое, когда-то сияющее
радостью и юношеским задором лицо стало бледно-серым, осунулось. Теперь
он казался чужым, совершенно незнакомым Ниночке.
Ц Ниночка, Ц прошептал он. Ц Ниночка, зачем ты пришла? Ты должна позабыт
ь меня.
Ц Я обещалась тебе! Ц выкрикнула она. Выкрикнула сквозь слезы, что души
ли ее, выкрикнула что есть мочи, иначе он не понял бы, не понял ее! Ц Я всегд
а буду с тобой.
Ц В этом более нет уж никакого смысла, Ниночка, Ц Тугай вжался лицом в чу
гунную решетку ограды. Караульный прошел мимо, украдкой покосился на аре
стованного. Ц Завтра начнется судебное разбирательство. Они прикажут к
азнить нас. Царю не ведомо сострадание. Мы все погибнем с честью. Мы ведь х
отели добра России. Добра! Только добра!
Они смотрели друг на друга, тянули руки, еще, еще немного. Еще… смехотворно
е расстояние, вершков десять, не более, а кажется, что переговариваются др
уг с другом, стремясь дотянуться, с двух далеких, нестерпимо далеких звез
д.
Бориса и Ниночку поглотило молчание, безысходное, безвыходное, отчаянно
е, и лишь глаза говорили, превратившись в крик, лишь губы дрожали, но молча
ли, а глаза выплакивали всю немую боль сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72