Они были страшными и больными, и Сашенька вдруг понял, что боится, нестерпимо боится взглянуть в лица певцов. И тут пение на миг оборвалось, над ним нависли два лица – Марты и сестры, и усталый, с хрипотцой, невероятно родной голос произнес:
– Очнулся? То-то же… Добро пожаловать, родненький.

В окрестных чухонских деревушках в тот день испуганно крестились и запирали двери на все засовы, до того пугающим казался волчий вой, идущий из глубин, из чрева высоток.

Часть третья
ЧАС МЕЖ СОБАКОЙ И ВОЛКОМ



Лето 1733 г.

– Смотри, смотри на них, родненький. Смотри внимательно…
Он уже видывал таких. Когда в храмах теснятся толпы народа, когда запевают «достойную» ли, «херувимскую» ли, либо дары вынесут – огласится вдруг церковь каким-то диким воплем: из груди женщины (возможно даже очень красивой, но странной какой-то красотой) слышится не то лай-потявкиванье, не то какой-то дикий волчий вой; что-то визжит в ней, пищит и стонет. Колотит женщину, дергает изнутри некая сила могучая, поводит судорога; кричит она, кричит самыми нелепыми голосами; платье в беспорядке, волосы растреплются – мечется несчастная по землице церковной. И несется над головой ее церковная «Аллилуйя». Стихнет затем женщина такая, смолкнет полуиспуганно, полупотерянно, и только тяжкое, надсадное дыхание слышно в тишине храмовной.
Сашенька не любил и сторонился таковских.
– Чего ж смотреть? То всего лишь кликуши. Эко их здесь поднабралось…
Желтые глаза сверкнули горестно:
– Ты не понял, родненький. Кликанье? Возможно. Сие болезнь особая. Душа человеческая вырваться из груди стремится, рвется принять облик свой истинный – отсюда и тявканье капризного волчонка, и вой тоскливый по недостижимому. Ибо не дано оборотиться им. Из отпавших они, что все ж таки решились вновь к белым вещунам вернуться… И только посему энергически, упорно и постоянно преследовал их Темный Государь, зауряд со всеми чудодеями, странниками, странницами, предсказателями, затворниками… Кликают души невоплотившиеся в месяц по однажды, по дважды, а то и по трижды. То скорбь души отпавшей, родненький… Посмотри на сию несчастную, во взгляде откроется ее история…
…Вздернутая на дыбе кверху девка Авдотья:
– С чего у тебя сделалась та скорбь, не притворяешься ли, кто научил тебя кричать?
– Волком выла без притвору в болезни своей, а та болезнь у меня лет сорок и как схватит – я в то время ничего не помню; кликать же меня не научали…
Дано семь ударов.
– Говори без утайки: по чьему научению и с чего ты кликала?
– Кричала в беспамятстве, без всякого притвору, ничего не помня, с чего учинилась скорбь – не ведаю, а научать – никто меня не научал.
Было ей одиннадцать ударов.
Руки в хомуте, ноги в ремне – висит на дыбе – только голова мотается.
– Говори правду: с чего кликаешь?
– Болезнь у меня, как у Государя вашего. Когда схватит, все запамятую, кричу без притвору и без стороннего научения.
Отсчитали еще пять ударов…
…– Счастлив ты, родненький, ты в беде мигом оборотился, не отпавший ты.
– Кто ты, Марта?
Вместо ответа желтоглазая тянет к нему руки с древним манускриптом.
– Прочтешь – и все поймешь…
Взяв манускрипт, юный князь повторил упрямо:
– Кто ты, Марта? Что ты?
Улыбнулась печально.
– Не хотела тебя пугать до времени. Ныне таких, как я, называют оборотниками…

…Он помнил последние дни жизни отца, как если бы прошли уже не годы, а пара недель горестных.
Последние дни батюшка лежал в избе в состоянии меж небытием и явью сумрачно-безрадостной, из кое го возвращался на краткие только мгновения. Лицо, изрытое болью, лицо, в котором не осталось почти ничего человеческого – зато проступало что-то лесное, звериное. Горячка уцепилась в него скрюченными пальцами и уже не отпускала. Он бредил. По крайней мере, именно так думал тогда Сашенька.
Но сегодня…
Его батюшка рассказывал о странном племени людском. Они окружили его ложе скорбное, смотрят на него пристально и зовут к себе. Мол, пора бы уже и воротиться… Галлюцинации старого умирающего мужчины, мозг которого изъеден болезнью мучительной? Он ждал спасения смерти, он очень долго ждал…
Батюшка боялся волка Тьмы, что всю жизнь преследовал его, что… отнял его Белую Волчицу.
Бред?
А если то не были видения горячечные? Кто тот черный человек, что волком Тьмы рыскал вкруг души умиравшего Князя?
Ответ из пары буквиц: ОН.
Сашенька схватился за кувшин с водой и судорожно глотнул. Вода, лишенная вкуса.
Оборотница!
Это было так нелепо, что стоило бы рассмеяться. Но не смеялось, ибо он видел Превращение собственными глазами.
– Почему они прячутся здесь? – грубовато спросил юный князь. – Боятся, что ли, что их грязные, маленькие тайны могут открыться?
– А почему ты думаешь, что эти тайны – непременно грязные? – спокойно спросила Марта. Спокойствие было ледяным, оно отлично гармонировало с каменной кладкой подземных камор. – Разве может быть грязной тайна Существования тех, кто когда-то породил весь этот мир? Или то наша вина?
– Чего ж вы тогда скрываетесь?
– Скрываемся? – Марта пристально смотрела на огонек свечи. – А разве люди, нынешние Хозяева мира, потерпели бы нас подле себя?
– М-да, ты права, наверное, – юный князь поник головой.
– Запомни, мальчик мой, – в ее лице не осталось мягких линий, одни сплошные острые углы. – Я всегда права.
Помолчав немного, продолжила спокойнее:
– Мы принуждены жить потаенно, в лесах, в пещерах, чаще всего у моря Белого. Люди не позволят жить белым вещунам. Они и на волков-то вон обыкновенных какие охоты устраивают. Ибо страх людской велик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63