На заднем сиденье «опеля» с простреленным затылком и пулей в сердце истекал кровью Павел Николаевич Бубновский. Сведенными смертью руками он прижимал к груди свой портфель – последнее, что успел сделать теперь уже бывший чиновник Белого дома.Каширину пуля попала в висок. Он лежал, уткнувшись головой в баранку. В коротко стриженных седоватых волосах сверкали осколки мокрого стекла. Кровь из раны толчками вытекала полковнику на брюки и на рифленый резиновый коврик. В руке Каширин продолжал сжимать перепачканные кровью два листка бумаги со списком фамилий.Один из нападавших, судя по всему, старший, протянул руку в тонкой кожаной перчатке и выдернул листки из пальцев мертвого полковника Каширина. Двое других уже обыскивали мертвого Бубновского. Портфель у него забрали, осмотрели машину, но ничего интересного не нашли – ни документов, ни оружия.– Уходим! – негромко распорядился старший – гладко выбритый мужчина в черном пальто. Джип и «жигули», не зажигая фар, словно призраки, бесшумно разъехались в разных направлениях.А на «опель» сыпался мокрый снег и тут же таял, попадая на теплое еще лобовое стекло. Капли скатывались на затылок полковнику Каширину, смешивались с кровью, заливали чехлы сидений.– Покажи, – мужчина в длинной кожаной куртке протянул руку к тому из нападавших, который командовал операцией, а теперь сидел на заднем сиденье черного джипа.Тот небрежно подал листки бумаги.– О, смотри, и Коровин тут есть.– Да, я уже это заметил. И не только он. Многие есть.– Хорошо, что мы успели вовремя.– А мы всегда успеваем вовремя, – не терпящим возражения тоном произнес гладко выбритый мужчина в дорогих очках на тонком с горбинкой носу.Человек, читавший список, морщился, словно от зубной боли, надоедливой и неприятной. Было непонятно, что его больше смущает – то ли кровь на добротной финской бумаге, то ли фамилии, встречающиеся в списке.– А про него они откуда знают? – указующий палец остановился напротив одной из фамилий. – Он же, вроде, не светился, мы его вывели.– Мы-то его вывели, но Бубновский начал копать давно, а вычислили мы его лишь десять дней назад, тогда только стали водить, следить…– Хорошо, что он лопух. Профессионал сразу бы почувствовал за собой слежку.– Лопух-то лопух, а список сделал толковый.Думаю, в ФСБ дорого бы дали за него.– Дорого бы дали всем нам, если бы сейчас взяли.– Да, вроде, пока не за что, чисто сработали.Водитель, сидевший за рулем джипа, резко обернулся.– Телефон, – отрывисто бросил он.– Давай сюда, – рука в тонкой кожаной перчатке приняла телефон, поднесла трубку к уху.– …– Да, все сделано, продолжения не будет.– …– Вы сейчас где?– …– Хорошо.– …– Я сам вас найду.– …– Нет, туда ехать не надо. Исчезните на пару дней, на глаза не попадайтесь. Вас в городе не было.Нас тоже.– …– Люблю понятливых, приятно с такими работать, – мужчина небрежно положил телефон себе на колени и, взяв один из листков, принялся изучать столбцы фамилий.Его тонкие губы шевелились, неслышно произнося какие-то слова, и от волнения мгновенно стали сухими; время от времени он по-змеиному быстро облизывал их влажным языком.Через сорок минут черный джип выезжал на кольцевую дорогу. А «жигули» тем временем подъехали к вокзалу, и трое мужчин покинули салон, в машине остался только водитель. Пассажиры направились в здание вокзала, а водитель тщательно протер дверные ручки, стекла, баранку, даже приборную панель и стекло спидометра, хотя в этом не было нужды – к спидометру никто не прикасался. Но если уж делать дело, то основательно. Глава 2 По случаю субботы полковник ФСБ Самохвалов Евгений Ильич был дома и, сидя на кухне, уже минут пять монотонно помешивал чай серебряной ложечкой.– Да он уже остыл! – послышался голос жены.– Что? – Евгений Ильич повернул голову.– Говорю, чай твой остыл! А ты просил налить горячего.– А, да-да, спасибо, Зина, спасибо. Ты, как всегда, все замечаешь.– Хотя, в отличие от тебя, и не служу в ФСБ.– Ты – в ФСБ?! Представляю, как бы ты гоняла подчиненных.– Не то что ты, либерал. Даже просто прикрикнуть на кого, и то у тебя смелости не хватает.– А чего на них кричать, – возразил Евгений Ильич, – они и так неплохо работают, стараются.– Стараются, стараются… Да только отдуваться за их работу тебе приходится.– Что поделаешь, за подчиненных всегда отвечает начальник.– Пей чай-то, в конце концов! Вот бутерброды тебе сделала свежие, а ты сидишь, словно в прострации. Опять, небось, о чем-то своем думаешь? Уже целый месяц сам не свой… Женя, я тебя не узнаю.Если что случилось, так скажи, поделись, может, помогу или хотя бы поддержу.– Ты и так меня поддерживаешь. Ничего не случилось, не бери в голову.– Как это, не бери? Да я на тебя просто смотреть без боли не могу. Даже дочь уже спрашивает:«Что с отцом происходит?» Может, ты себе любовницу завел?– Я? – Евгений Ильич улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, растерянной, а он хотел выглядеть бесшабашно.– Не умеешь ты притворяться, не то что твои друзья по работе. По ним никогда не скажешь, что у них на душе. А ты какой-то…– Но ведь ты меня за то и любишь, что я «какой-то»? Какой, кстати?– Да, да, люблю. Пей чай, наконец! Давай кипятка добавлю.– Добавь, – Евгений Ильич подвинул чашку, жена подлила кипятка.Но Самохвалов вновь принялся, звякая ложечкой о чашку, помешивать золотистую ароматную жидкость.– Дай-ка ее сюда! – жена забрала чайную ложечку и швырнула в мойку. – Так ты точно решил ехать?– Надо, – не очень уверенно подтвердил Евгений Ильич.– Что значит надо?– Там уже две недели никого не было. Дом выстыл, как собачья будка.– Еще заболеешь.– Не заболею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15