И, поверь мне на слово, он будет радоваться не меньше тебя, если выяснится, что все это тебе просто почудилось.
– Ну, разве что так, – с сомнением произнесла Ирина. – Если тихо и интеллигентно, тогда пускай...
Виктор рассмеялся, обнял ее за плечи и притянул к себе.
– Иди сюда, – сказал он. – Иди, горемычная, я тебя утешу.
– Тихо и интеллигентно?
– Как скажете, мадам.
Она сказала, и он сделал, как ему было сказано, и в результате атмосфера, царившая в спальне на протяжении последующих двадцати минут, была безнадежно далека от академической.

* * *

Федор Кузьмич Макаров, которого Ирина Андронова на правах хорошей знакомой и, главное, дочери своего отца запросто именовала дядей Федей, в этот день ушел с работы пораньше, сославшись на сильную боль в суставах. Суставы Федора Кузьмича, особенно те, что на руках, кое-кто называл народным достоянием, и в этом утверждении доля шутки составляла не больше десяти процентов. Дядя Федя был старейшим и наиболее опытным из реставраторов Третьяковской галереи, и начальство в буквальном смысле слова сдувало с него пылинки, то и дело намекая, что с уходом на пенсию торопиться ему незачем.
Раньше, еще каких-нибудь полгода назад, Федор Кузьмич и сам придерживался точно такого же мнения, ибо принадлежал к той категории людей, что покидают рабочее место только ногами вперед. Но за полгода утекло очень много воды, жизнь Федора Кузьмича сделала крутой поворот, а вместе с жизнью изменились и некоторые его взгляды. Говоря начистоту, дядя Федя порой тихо изумлялся тому, что за эти несчастные шесть месяцев изменились не все его взгляды, а только некоторые, и приписывал это странное явление только своему возрасту, в котором, как известно, люди меняются с большим трудом.
Никакие суставы у него, разумеется, не болели, а вот на душе действительно было скверно, да так, что хуже некуда. Торопливо шагая по тротуару к ближайшей телефонной будке, Федор Кузьмич думал о том, что сегодняшнего разговора следовало ожидать. Следовало заранее знать, на что идешь, ввязываясь в это дело, и быть ко всему готовым. Собственно, он знал, только не думал, что все начнется так скоро. И еще оказалось, что к таким вещам просто нельзя подготовиться...
Руки у него дрожали так, что он не сразу попал карточкой в прорезь таксофона и дважды ошибся, набирая номер. В трубке один за другим потянулись длинные гудки, и, отсчитав этих гудков не то пятнадцать, не то семнадцать штук, дядя Федя раздраженно надавил на рычаг, прерывая соединение: дома, как всегда, никого не было.
Некоторое время он стоял с трубкой в руке и, шевеля губами, припоминал номер мобильника. Номером этим он пользовался нечасто, да и в голове все перепуталось – не голова, а кастрюля со спагетти! Вспомнив наконец последовательность цифр, он принялся тыкать пальцем в кнопки, на всякий случай проговаривая каждую цифру вслух хриплым шепотом, чтобы ненароком не ошибиться.
В трубке послышалось знакомое электронное чириканье, потом пошли гудки. Слушая их, Федор Кузьмич поневоле прикидывал, сколько рублей бесследно исчезает с купленной только вчера телефонной карточки с каждым таким гудком. Звонить на мобильный телефон с городского с некоторых пор стало дороговато, и дядя Федя привычно горевал по этому поводу, хотя времена, когда он действительно нуждался в деньгах, давно отошли в область преданий.
Потом трубку сняли, и знакомый голос осторожно сказал:
– Да?
– Это я, Игорек, Кузьмич, – сказал дядя Федя и зачем-то пугливо огляделся по сторонам, как будто ожидая увидеть в переулке серые мундиры, неумолимо сжимающие вокруг него кольцо окружения.
– А, привет, – откликнулся Игорек слегка потеплевшим, успокоенным тоном. – Ну, что у тебя там стряслось?
– Андронова опять приходила, – сообщил Федор Кузьмич.
Эта новость не произвела на Игорька никакого впечатления.
– Ну и что? – сказал он. – Она к вам чуть ли не каждый день приходит. Ты чего, старик, совсем обалдел? Я же просил не звонить по пустякам!
Дядя Федя прижал трубку плечом, трясущейся рукой сунул в зубы сигарету и защелкал зажигалкой, пытаясь добыть огонь.
– Она заметила, – сказал он, дослушав сердитую тираду Игорька до конца.
В трубке наступила нехорошая тишина.
– Ну? – спросил наконец Игорек.
Голос у него теперь был еще более осторожный, чем в начале разговора, и не просто осторожный, а порядком испуганный. Этот испуг доставил Федору Кузьмичу какое-то горькое удовлетворение, которое, впрочем, тут же улетучилось. Он прикурил наконец сигарету, сунул в карман забарахлившую ни с того ни с сего зажигалку (заграничная, дорогая, а на поверку – дерьмо-дерьмом, хуже китайской!) и кратко, избегая имен и названий, пересказал Игорьку свой недавний разговор с дочерью профессора Андронова.
– Она тебе поверила? – спросил Игорек. – Ну, так в чем дело? Не парься, Кузьмич, все будет нормально.
– Ты ее не знаешь, – жадно затягиваясь сигаретой и не ощущая никакого вкуса, возразил дядя Федя. – Сейчас поверила, через час задумается, а через неделю все поймет. Ты что, не знаешь, чья она дочь? Ее на мякине не проведешь.
– Не парься, – повторил Игорек. – Хорошего, конечно, мало, но это уже не твоя забота. Ты свое дело сделал, можешь теперь расслабиться. В любом случае это не телефонный разговор. Я обязательно что-нибудь придумаю... можно сказать, уже придумал. Ты, Кузьмич, поезжай домой и сиди там, никуда не отлучайся. Я этот вопрос порешаю и потом тебе перезвоню, договорились?
Промычав что-то утвердительное и вместе с тем недовольное, Федор Кузьмич брякнул трубку на рычаг и выбрался из-под пластикового навеса телефонной будки, где было жарко и душно, как в парнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19