Ц Я за
крою хранилище и схожу за ним.
Ц Благодарю вас, Юлия Борисовна.
Ведь она, думаю я про Юлию Борисовну, патологически не умеет врать. Значит
, из-за какой-то дьявольской привязанности к Славочке ей с утра померещил
ось, что он пришел, в момент нашего с ней разговора она уже совершенно утве
рдилась в своей фантазии и сейчас добросовестно шагает, переступая отеч
ными ногами в войлочных туфлях, в подвал, чтобы обнаружить у закрытой рес
таврационной мастерской свою ошибку. Что же есть в этом Славочке, если вс
е безоговорочно верят в его правоту? Как же сформулировать мне, профессо
ру Семираеву, этот Славочкин феномен? Испускает он электричество, волны,
флюиды, что ли?
Ведь, слава богу, я уже знаю его семь лет. Ну, Семираев, сознайся… Сознаюсь: я
боюсь его. Я боюсь его молчаливой тихой улыбки, широко посаженных глаз на
скуластом лице, бледности, которую не берет загар и которая у него выгляд
ит не признаком нездоровья, а печатью какой-то потусторонности. Я боюсь в
ести с ним диалог, потому что, даже когда он соглашается со мной, в его непр
отивостоянии есть оттенок какой-то своей глубинной и уверенной в себе, а
не только в логике доказательств правды.
Так было всегда, с первого курса. После первого семестра я понял, что совер
шил ошибку, взяв этого паренька в свою мастерскую, и принялся тихо и незам
етно делать так, чтобы он или ушел совсем Ц лучше совсем! Ц либо к другом
у мастеру.
Как-то дома за обедом Маша сказала:
Ц Папа, зачем ты это делаешь? Ведь Слава самый талантливый среди нас.
Ц Что делаю? Ц спросил я.
Я знал, ч т о я делаю. Но сможет ли дочь сформулировать и осмелится ли сформ
улировать? Мне показалось вначале, что меня спасла опытность, когда я зад
ал этот вопрос. О, великая опытность! Великое умение холодно владеть ситу
ацией. За моими плечами уже были дискуссии искусствоведов, споры со зрит
елями и критиками, и, главное, не те споры, которые уже прошли, а те, которые
я, докончив их в действительности, снова провел в своем сознании, где уже т
очнее отбивался, вовремя задавал нужный вопрос, мял, унижал, высмеивал, де
лал невеждой оппонента. И я хорошо запоминал все перипетии этого умствен
ного спора и все точные слова и сбивающие наземь реплики.
Но здесь это не помогло. Мое "Что делаю?" и мгновенная реакция могли опроки
нуть опытного противника, но дочь или не знала жалости, или не ведала любв
и ко мне, или была так наивна, что ответила:
Ц Ты выживаешь Славу, потому что он самый талантливый в твоей мастерско
й. Ты думаешь, что он талантливее тебя и что он настоящий художник.
И я поразился тогда бледности, которая покрыла вдруг лицо и шею моей доче
ри. Эта бледность, как мне казалось, не была спецификой волнения, а какой-т
о Славиной бледностью уверенной в себе правоты.
Ц Если Слава уйдет в мастерскую к Тарасову или Глазунову, я уйду вместе с
ним, хотя ты и мой отец. Я ведь взрослый человек, папа, и могу таким образом
выразить свое несогласие с отцом. Искусство ведь не семейное предприяти
е, правда, папа?
Ц Понимаешь ли, Маша… Ц начал я совершенно спокойно.
Впрочем, и весь разговор я провел спокойно. Не было ни громких слов, ни отц
овских проклятий, ни криков, ни взаимных попреков. Я понял только одно: моя
дочь знает, кто я такой. И возможно, это знает и Слава, но они, ко
нечно, знают и то, чему я могу научить. В стране нет более верного взгляда и
точной руки, и вряд ли они захотят потерять такого учителя. Но дочь мне дор
оже всего, потому что она феноменально талантлива. Наверное,
больше, чем Слава. И она моя дочь. Это страховочный вариант судьбы. Если не
получится у меня Ц должно получиться у нее. У нее есть фора Ц я. Потому чт
о моим толкачем был только я, моя ловкость, моя двужильность. Я занимался и
скусством и одновременно был возле него, я думал о куске хлеба, а она пусть
занимается только искусством, все остальное сделаю или я, или, если меня у
же не будет, мое имя.
О, великая опытность! О, вечная моя привычка держать себя в узде! Я не вспыл
ил, я спокойно продолжал:
Ц Понимаешь ли, Маша, применительно к вашему со Славой возрасту можно го
ворить только о способностях. Мне кажется, что то слово, которое ты употре
била, выражает уже суть чего-то сделанного. И применительно к Славе мы буд
ем говорить так, когда он что-то создаст. Пока он способный ученик, но он ра
ботает в моей мастерской и должен жить по ее законам. Я не могу создавать д
ля него особую программу обучения. Если все играют гаммы в темпе адажио, т
о пусть в этом темпе Ц на первом, заметь, курсе Ц играет и он, хотя бог и на
делил его беглостью пальцев. Вот эту мысль и постарайся до него довести. И
на этом давай закончим разговор, потому что дальше начинаются самолюбия.

В полукруглые окна видно, как в конце аллеи, ведущей к станции, появилась ч
ерная точка. Для посетителя это еще рановато. По неискорененной привычке
администратора я бросаю взгляд на каминные часы: постукивая вместо маят
ника бронзовой косой XVIII века, бронзовая смерть уже накосила половину дес
ятого. Значит, появился на работе Славочка. Из нижнего цокольного этажа, и
з окна коридора возле реставрационной мастерской, забранного решеткой,
сейчас неотступно глядит Юлия Борисовна. Взгляд у нее цепкий, дальнозорк
ий. Мне и смысла нет гадать, Славочка шагает от электрички или нет: первой
оповестит о появлении своего любимца Юлия Борисовна. Она же сегодня, нав
ерное, заведет разговор о том, чтобы разрешить реставратору приходить на
работу к десяти. Но ответ мой тоже известен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45