— Спасибо, — наконец ответил он. — Я чрезвычайно вам признателен. Меня заинтересовало, почему святой Антоний почти не фигурирует на фресках, которые посвящены именно ему?— Ах это… Уж очень непростой человек, наш Тициан. — Монах говорил о художнике так, словно тот был хорошо известен в округе и частенько по выходным обедал в соседнем ресторанчике. — Вы же знаете, какие они, люди искусства. Он мог бы выбрать сцены поярче. А так — только навлек на себя раздражение. И еще эти ненужные подробности о его любовнице.— Что вы имеете в виду?— Это только легенда, однако говорят, что в той женщине, которая погибает от ножа, он изобразил прекраснейшую Виоланте ди Модена. Судя по всему, она была неверна, и таким образом Тициан решил ей отомстить. Братья считают, что это неправильно, и я не могу не согласиться с их суждением.— Вы уверены, что ваш рассказчик не перепутал Тициана с Джорджоне? — с сомнением спросил Аргайл. — Тема неразделенной любви звучит подозрительно знакомо. К тому же мне казалось, что она убежала с Пьетро Луцци, а не с Тицианом.Старичок поцокал языком.— Что ж, может быть, и так. Жизнь художников, как и жизнь святых, чрезвычайно запутана. Возможно, вы правы. Мне кажется, наша дама умерла еще до того, как Тициан приехал сюда. Иногда историческая правда, увы, портит хороший сюжет.— Вы что-нибудь знаете о третьей картине? — Аргайл указал на третью фреску. — Похоже, что она по стилю отличается от тех двух.— Вы очень наблюдательны, — похвалил его монах. — Полагаю, художник задумал написать нечто совершенно иное, но капитул его не одобрил.— И что же это было?— Не знаю. Я только размышлял — это братья пришли к такому выводу.— Потрясающе, — поддакнул Аргайл; ему показалось, что монаху хотелось поощрений. — Очень интересно посмотреть эти фрески. У вас, вероятно, бывает много туристов.— Летом порядочно, — улыбнулся францисканец. — Конечно, мы не так знамениты, как капелла Скровеньи там дальше по улице. Джотто собирает гораздо больше людей. Но и нам обламывается. — Старичок был явно доволен своим знанием жаргона. — Сейчас не лучшее время, — продолжал он. — Холодно и темно, чтобы как следует рассмотреть живопись. Да вот только на прошлой неделе занесло одну посетительницу. Так хотела все разглядеть, что забралась в самый алтарь и фотографировала со вспышкой. Мы всегда рады гостям, но не одобряем такое поведение — слишком неуважительное. И для фресок вредно. Они и так не в лучшем состоянии.— Есть люди, которые очень дурно себя ведут, — благочестиво согласился с ним Аргайл.— Особенно американцы, — добавил монах и, усомнившись в национальности Аргайла, быстро поправился: — Нет, не подумайте, они неплохие люди. Только приходят в слишком бурный восторг.— А та женщина на прошлой неделе тоже была американка?— Да. И когда вышла из алтаря, оказалась вполне достойной особой. Очень знающей, прекрасно говорила по-итальянски.— И вы ей тоже рассказывали про фрески?— В этом не было никакой необходимости. Она о них знала больше меня. Но мы приятно поболтали, пока ей не понадобилось бежать по какому-то важному делу. И еще она извинилась за то, что вошла в алтарь, а потом оставила в ящике очень щедрое подношение.Аргайл сердечно поблагодарил монаха и, стараясь не отстать от Мастерсон, а это была, безусловно, она, бросил в ящик довольно крупную сумму. А потом направился в ближайший ресторан. Оставался открытым вопрос: по какому делу так торопилась Мастерсон?
Аргайл вернулся в Венецию сразу после обеда и, несмотря на свои злоключения, решил взять себя в руки и не бежать сразу в гостиничный бар. Хотя и за такой поступок его вряд ли стоило судить: ветер задувал все резче, дождь становился сильнее, температура упала еще ниже. Течения обладали собственным нравом, и морской трамвайчик медленно и грузно тащил Джонатана к острову Сан-Джорджо. Сквозь запотевшее окно древней посудины Аргайл видел белые гребешки волн там, где обычно расстилалась спокойная гладь.Но даже прибыв к цели своего путешествия, он долго не имел возможности насладиться теплом и комфортом. Дело в бывшей комнате Мастерсон отняло всего несколько минут. Слава Богу, он сумел договориться с охранником, который явно слишком хорошо позавтракал, чтобы иметь желание серьезно отбиваться от непрошеных посетителей. Аргайл предполагал, что придется долго возиться с маленькими восковыми печатями, которые оставила на дверях полиция, но поскольку они оказались уже сняты, оставалось толкнуть дверь и войти в комнату убитой. Он быстро взял, что хотел, и выскользнул в коридор, где царила абсолютная тишина.На улице было все так же холодно. И снова между ним и горячей ванной встало беззаветное стремление выяснить истину и желание заработать. Аргайл переплыл на главный остров и быстро пошел в ту сторону, где Мастерсон приняла свой последний бой. Он решил, что ему следует самому осмотреть место преступления, хотя и не рассчитывал, что засечет орлиным оком и с радостным воплем вытащит на свет Божий нечто такое, что пропустила полиция.Нет, его приход сюда объяснялся болезненным любопытством и нерешительностью более или менее в равных долях. Загвоздка заключалась в том, что он не мог определить, где случилось убийство. Составляющие расследования — ленты ограждения, забитые в землю колышки, вооруженная охрана и все такое прочее — больше не существовали: остались трава, деревья да несколько теплиц. Если и были какие-то улики, их уничтожил дождь, подумал Аргайл, слишком остро ощущая, как капли барабанили ему по затылку.Аргайл не мог не признать, что сады производили сильное впечатление, хотя и были отмечены утомленностью окончания сезона, после того как несколько месяцев их нещадно топтали ноги туристов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65