Если Мастерсон была хотя бы наполовину настолько же прямолинейна в разговоре, как Флавия, у нее не оставалось ни малейшего шанса поладить с этим человеком.— Это один аспект. Другой — постоянные подхлестывания доктора Лоренцо, который старался всячески ускорить нашу работу. Он человек разносторонне одаренный, но боюсь, готов принять определенные правила и согласиться с неоправданной спешкой, только чтобы угодить своим патронам из Рима.— Расскажите мне больше о Луизе Мастерсон.— Я далек от того, чтобы ее критиковать, особенно в сложившихся обстоятельствах, однако она бывала слишком напористой там, где — как бы получше выразиться — требуются раздумья, усидчивость и желание проникнуть в предмет.— Вы хотите сказать, что она не соглашалась с вами?— Я хочу сказать, что она не соглашалась ни с кем. Вот вам пример: я понял так, что она написала крайне неблагоприятный отзыв о докторе Миллере, хотя знала, что это может стоить ему работы. Считаю, что такое поведение непозволительно.— Почему вы решили, что она написала негативный отзыв? — спросила Флавия.— М-м-м… не помню, — с внезапной враждебностью буркнул Коллман. — Кажется, Робертс сказал. Он не придавал этому делу большого значения. Считал, что его отзыва более чем достаточно. Но, без сомнения, расстроился. Это уж точно. В моем случае она оспорила выводы, которые я сделал по поводу полотна из собрания одного миланского коллекционера. Сначала я намеревался не обращать внимания, но потом узнал, что она за моей спиной затевала против меня кампанию.— Что вы имеете в виду?— Профессор Робертс предупредил меня, что она говорила обо мне неприглядные вещи. Бедняга, он был так огорчен! Ненавижу подобные дела. А в лицо сказала только, что хотела бы сама осмотреть полотно. Потом выяснилось, что она подвергала сомнению мои суждения и мою компетентность и призывала проделать работу заново. Опасаюсь, что в лице доктора Лоренцо она нашла благодарного слушателя.— Но сами-то вы не хотели лезть в драку?— Конечно, нет. Я был уверен, что сделал все тщательно. Идентификация полотна — занятие ответственное. Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть. Я сомневался до тех пор, пока сам Робертс не заключил, что полотно — скорее всего подделка.Это было не совсем то, что сказал Робертс, но Флавия промолчала.— А каковы были выводы доктора Мастерсон?— Откуда мне знать? — надулся Коллман и покачал головой. — Мы не обсуждали этой темы. Единственный раз, когда я коснулся предмета, она повела себя очень агрессивно.— Почему?— Это было в пятницу. Мы расходились после заседания и пытались выбраться с острова. Тогда я разговаривал с ней в последний раз. Желая добиться примирения, я предложил ей выпить. Она отказалась. Я бы сказал — грубовато, учитывая, что первый шаг сделал все-таки я. В конце концов я в этом не нуждался. Робертс и Миллер тоже слышали ее и, позволю себе заметить, были несколько ошеломлены. Но таким уж она была человеком, — хмуро продолжал он. — Понимаете, всегда хотела взять верх. Никогда по-настоящему не участвовала в обмене мнениями — всегда старалась положить оппонента на лопатки. Невыносимое качество. Тем более у женщины.Флавия пропустила мимо ушей и это и поздравила себя с посетившим ее спозаранку долготерпением. И что же дальше, думала она: ты смылся из оперы, вытащил ее в парк и там семь раз ударил ножом? Неправдоподобно, хотя было бы отличным разрешением проблемы.— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этих смертей?— Что касается несчастного Робертса, могу сказать одно — это трагическая случайность. Что же до Мастерсон, я понял, что ее пытались ограбить, она начала сопротивляться, и ее убили. Мастерсон была женщиной решительной и всем давала отпор. Никакой вор не вырвал бы у нее сумочку просто так. Она всегда отличалась воинственностью. Жаль, что это качество стало причиной ее смерти.— Известно, что в то время как Мастерсон убивали, вы были с супругой и профессором Робертсом в опере.— Вы правы. Это был наш первый совместный выход за несколько месяцев. Мы попросили соседку присмотреть за детьми, ушли в восемь, а вернулись хорошо за полночь.— Вы брали такси?— О да, пришлось. Не было выбора. Все эта забастовка. И то повезло — еле-еле успели. Обратно тоже добирались несколько часов. Это подпортило впечатление от необыкновенно великодушного жеста Робертса. Он получил какой-то залежавшийся гонорар и позвонил пригласить нас. Очень мило с его стороны — тем более что он сам не большой ценитель Доницетти. Даже угостил нас в антракте шампанским. Щедрой души человек.Последовала долгая пауза. Флавия спросила все, что хотела, и теперь у нее было достаточно над чем поразмыслить. Не было смысла задавать другие вопросы о Робертсе — ответы были заранее известны: никаких врагов, нет таких людей, которые бы желали смерти столь хорошему, выдающемуся человеку. Все изначально известно. Поэтому она наспех исполнила ритуал прощания: не надо чрезмерно переживать, не надо принимать слишком близко к сердцу, — все классические формулы, которые полагались в подобных случаях, Флавия сказала с обворожительной улыбкой. Но Коллмана, судя по всему, не утешила.
Все трое, как договорились, встретились в ресторане неподалеку от церкви Санта-Мария-Формоза. Такой восхитительный обед, когда еда превосходна и компания пребывает в мирном расположении духа, выдается не часто. Только погода, казалось, немного подвела, да и то не сильно — обошлось без дождя. Учитывая два убийства, одну кражу, возможность закрытия управления и непременное недовольство Эдварда Бирнеса, Аргайл считал, что хорошее настроение — вещь несколько неосторожная, даже безответственная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65