Хитрый лис-безопасник, недавно выпрыгнувший из милицейского кителя, принялся быстро распутывать клубок Роминых махинаций, и пришлось Роме, сохранив достойную мину, уволиться «по собственному», пока, чего доброго, не вышло хуже. Ледянящие кровь истории о прикованных в подвалах сотрудниках и пытках, которые к ним применяли обманутые работодатели, гуляли среди офисной братии и воспринимались с ужасом. Пришлось срочно подыскивать новую работу.
Не будучи консерватором, Рома решил попробовать неведомую для себя стезю и устроился закупщиком-снабженцем в организацию, название которой было у всех на устах. Здесь все у него на удивление хорошо заладилось, так как был он к тому времени уже многократно тертым калачом и знал, куда идти стоит, потому что там твердая земля, а куда соваться ни к чему – тут же провалишься в яму с острыми кольями на дне. Итак, он числился на хорошем счету, пользовался доверием своих руководителей, в конфликты не вступал, лавировал между струями, ухитряясь не промокнуть, и являлся для всех, незнакомых с его секретным промыслом, эталоном лояльности и честности. Промысел же этот, попросту говоря, состоял в получении регулярной мзды от нескольких фирм-поставщиков за предоставление им некоторых преференций, но так, чтобы это не слишком бросалось в глаза.
Рома стал классическим откатчиком, и до поры до времени все у него шло хорошо – человеком он был обаятельным и ни в ком никогда не вызывал отторжения, желания побольнее пнуть, насплетничать. Ему доверяли. Начальство считало его неподкупным и грамотным специалистом, частенько подкидывало премии, которые он и принимал с кроткой благодарностью, хотя в сравнении с его теневыми доходами премии эти были сущим пустяком. Женщины, все, сколько их было поблизости, доверяли свои сердечные тайны и плакались в жилетку, спрашивали совета, и Рома советовал, у него это хорошо получалось, а заодно не проходил мимо соблазна утешить какую-нибудь красотку у нее в постели. Бабушки доверяли ему перевести их через улицу, что он и делал, будучи весьма доволен собой и нравоучительно приговаривая «твори добро». Малыши показывали пальцем, улыбались, высовывали розовый язык – дразнили дядю, казавшегося им добрым и безобидным сказочным королем-недотепой. Бродячие собаки на Романа не лаяли, стеснительно жмурились и, повиливая хвостом, убегали… И все в таком роде. И был он счастлив, как может быть счастлив человек, у которого все есть, все хорошо и во всем полная чаша. Иногда он вспоминал слова дубины-одноклассника и порывисто благодарил Бога за ту встречу.
Все счастье рухнуло в течение нескольких дней, показавшихся Роме краткими до нелепости мгновениями, потому что помнил он из этих дней лишь какие-то вспышки, а затем болезненные толчки где-то в левой половине груди. С работы его буквально выбросили, с треском, с волчьим билетом, с гарантией, что больше ни в одно приличное место его не возьмут. Жена такую перемену в статусе не одобрила, наладилась по любому поводу закатывать скандал. У нее самой все было в порядке, и вскоре после Роминого увольнения ее стал подвозить к дому чей-то нескромный автомобиль. А потом случилось несчастье с их крошечным сыном. Настоящее, наивысшей пробы, ничем не компенсируемое горе – малыш выпал из окна…
Жена выгнала Рому из дома, обвинив во всем, что только есть в мире предосудительного.
– Я никогда тебя не любила, – вот что заявила она и выставила его чемодан за дверь, а вместе с чемоданом и самого Романа. Вернуться, заявить свои права на принадлежащую ему половину имущества он не захотел, снял первую свою квартирку и начал пить в тихом одиночестве, порой разбавленном случайными связями.
По мере усиления своего сумасшествия Рома, что называется, срывался. Нервы вытворяли с бывшим успешным карьеристом возмутительные клоунские проказы, и он становился непохожим сам на себя: крушил все вокруг, начиная с предметов мебели и заканчивая отношениями с мимолетными пассиями, потом долго и мрачно об этом сожалел, пытался что-то исправить (не мебель, разумеется), но испорченные отношения восстанавливаться отказывались, и вновь он был один, в своей наемной квартирке, в спальне, на белье, которое менял от случая к случаю, обычно когда проливал на кровать вино. И каждый его день напоминал предыдущий, и все, что ему предлагала жизнь, можно было пересчитать по пальцам одной руки: пить, валяться на кровати, смотреть в зеркало, совершать ради разгона собственного отчаяния всякие антиобщественные поступки и прокручивать электронную записную книжку в телефоне, с усмешкой разглядывая имена людей, которые в случае, если бы он позвонил им, ни за что не ответили бы на звонок. В мире практицизма не любят и боятся неудачников, как раньше боялись ведьм и прокаженных.
* * *
Вот он, край жизни: бетонный, узкий, шириной в несколько сантиметров. Роман перекрестился еще раз и влез на парапет. Замер, балансируя.
– Эй! Ты что делаешь-то?! – голос соседа, вышедшего на соседний балкон, отвлек Рому от поддержания равновесия. Он взмахнул руками в последней попытке поймать ту единственную, невидимую и спасительную точку опоры, но не смог и беззвучно рухнул вниз.
Падение представилось ему, словно набирающий скорость вагон метро: ветер все сильнее гудел в ушах, сердце оказалось где-то в животе, и неумолимо надвигалась казавшаяся сверху такой крошечной асфальтовая площадка возле подъезда, на которой замерло несколько автомобилей. Он чуть не умер еще в воздухе: от страха, от отчаяния, что ничего нельзя теперь вернуть назад. Жить вдруг захотелось так сильно, что Рома заорал, и в тот же момент почувствовал, что больше не падает неумолимо и стремительно, а стоит в воздухе на уровне пятого или шестого этажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24