– Я соображаю сейчас даже хуже, чем обычно, – сказала она после паузы. Пожалуйста, спрашивай у меня что хочешь.– Очень хорошо. Когда произошла ваша ссора? Когда ты в последний раз видела Глинис живой?– Примерно два часа назад, – ответила Бетти. Ее твердость, если и была притворной, выглядела вполне убедительно. – Я не знаю точно, – она прижала руку к груди, – у меня не было с собой часов. Может быть, без десяти четыре. Это произошло в ее спальне.– В ее спальне?– Да, – отозвалась Бетти. – Глинис появилась ранним утром с вокзала. Она бросила саквояж и сказала, что собирается остаться на день или два. А еще она засмеялась и заявила: «Но не думай, голубушка, что для тебя это удобная возможность. Нет, нет, нет! Я оставила в Лондоне письмо на случай, если со мной что-нибудь случится».Гарт сказал несколько натужно:– Кажется, твоя сестра была классическим случаем нервной патологии.– В каком смысле?– Не бери в голову. Больше она не посмеет.– Не говори так!– Прошу прощения. Ты сама сказала…– Хорошо, что миссис Ханшю не было, – торопливо продолжала Бетти. Перед глазами Гарта возник образ в высшей степени респектабельной экономки. Понимаешь, в Банче заболела дочь миссис Ханшю. Вчера вечером, перед тем, как мы с Хэлом поехали в Лондон на этом несчастном автомобиле, я разрешила ей навестить дочь и не возвращаться до понедельника. Мои манеры, Дэвид, такие же вульгарные, как у Глинис. Я просто мысли не допускала, что кто-нибудь может узнать, что Глинис здесь. До этого она всегда держала свои визиты в секрете. И вот, когда я с дневной почтой получила твою записку…– Ах да, моя записка. Можно я взгляну?Бетти изумленно посмотрела на него.– Но я думала, ты простил меня! – воскликнула она. – Ты… ты ее писал?– Да, успокойся, я ее писал. И все же дай мне взглянуть.Бетти выдернула из перчатки записку, развернула и отдала ему. У Дэвида не было времени объяснять ей, что он не писал этой записки и ничего о ней не знал.Это был листок самой низкосортной бумаги для заметок, которой Гарт пользовался, печатая на машинке свои счета. «Моя дорогая, я буду у тебя в субботу в шесть часов. Неизменно твой». Даты не было. Вместо подписи стояла написанная чернилами буква «Д».Но это была не та машинка, на которой Майкл Филдинг печатал счета. Кто-то напечатал послание на его, Гарта, личной пишущей машинке, стоявшей в его комнате и предназначенной для двойной жизни.– Бетти, ты сохранила конверт?– Да, конечно! – В возгласе Бетти слышался почти упрек. – Я прямо сейчас могу сказать тебе, что на нем был лондонский штемпель: Вест, 23.40. Я могу показать тебе конверт. Но что это меняет? Если ты послал ее…– Дорогая, я уже сказал тебе, что послал. Я думаю кое о чем еще.Он и в самом деле думал о том, какое выражение лица было у его помощника там, на Харли-стрит, вчера вечером, и о романе в красной обложке, оставленном в приемной. Но об этом он не мог сказать Бетти.– Держи. – И он отдал Бетти записку. – Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло в коттедже сегодня утром. Да?Ветер трепал волосы Бетти.– Ну, я отдала Глинис большую спальню на первом этаже в дальнем конце. Она махнула рукой по направлению дома. – Когда я получила письмо, я думала-думала и наконец пошла в ее комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и надела его. Я сказала: «Ты не пойдешь на пляж, ты не разрушишь все, что я пыталась создать». Глинис ответила: «В чем дело, голубушка? Ты не хочешь, чтобы я встретилась с твоим молодым человеком?» Я рявкнула: «Не хочу, чтобы тебя хоть кто-нибудь видел здесь, не смей!» А Глинис заявила: «Не зли меня, не то я сниму даже купальный костюм. Ты слишком многое себе позволяешь». Тогда начался крик, и я просто сбежала.– Ты говорила ей о письме?– О господи, нет!– Так, Бетти, она надела твой купальник. Два свидетеля видели, как она спускалась на пляж. Они скажут, что это была ты.– Но я не делала ничего такого…– Успокойся. Я знаю. И мы в состоянии доказать это. – Гарт закрыл глаза, мысленно прикидывая дальнейшие вопросы, потом опять взглянул на Бетти: – Ты уехала отсюда на велосипеде. Куда ты направилась, в Фэрфилд?– В ту сторону, но не в сам город. Иногда я ехала, но больше шла и толкала велосипед. Я была так ужасно расстроена, что даже забыла про твою записку.– Ты не встретила никого из знакомых?– В книгах всегда задают такой вопрос, да?– Так встретила?– Я не знаю. – Она перевела взгляд на павильон. – Там было очень мало людей. Невероятно мало людей. Может быть, они боялись, что пойдет дождь. И все-таки вся местность казалась и пустынной, и как будто обитаемой.– Обитаемой? – повторил он.– Да, это звучит глупо; но я думаю, ты понял, что я имею в виду. Такое же чувство возникает, когда попадаешь в некоторые здания в Рейвенспорте. Потом я увидела, сколько времени, и вспомнила о записке. Я помчалась обратно изо всех сил и теперь потная и противная. Как раз перед Фэрфилдом мимо меня проехал Хэл Омистон на твоей машине. Он направлялся в Фэрфилд и выглядел очень сердитым.– Хэл тебя видел?– Да, конечно. Должен был. Мы находились всего в дюжине футов друг от друга, а ехал он не очень быстро, хотя, если он думал о чем-то своем… Это… это важно?– Несколько фактов, о которых говорил мой племянник, могут оказаться принципиально важными. Не унывай, Бетти! Я хочу, чтобы ты поняла всю ситуацию как она есть.– Да?– Твоя сестра задушена в этом павильоне. – Гарт показал назад, себе за спину. – Она была убита там, по моему мнению, примерно без двадцати шесть. Хотя медики всегда спорят, когда пытаются определить время смерти. Кто-то, кого сейчас в павильоне нет, был там в последние двадцать минут.– Кто-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64