Вместо этого перейдем на простой язык, такой, который может понять человек моего ограниченного ума. Что вы все-таки делаете?
— Покажу вам на примере, — просто ответил Пенник. — Если вы сконцентрируете свои мысли на чем-то, на ком-то, особенно на человеке или идее, которая имеет большое значение в вашей жизни, я скажу вам, о чем вы думали.
Это было что-то вроде вызова.
— Вы утверждаете, что с каждым могли бы это проделать?
— Практически с каждым. Разумеется, если вы не будете помогать мне и постараетесь скрыть свои мысли, возникнут дополнительные трудности. Но и с этим можно справиться.
Откровенность Пенника потрясла Сандерса. Мысли его панически заметались.
— Ну что ж, — сказал он с притворной небрежностью, — проверим ваши способности?
— В любой момент.
— Прекрасно. Тогда начинайте, — буркнул доктор, стараясь взять себя в руки.
— Ну, раз вы… нет, нет, нет! — резко крикнул Пенник. — Ничего из этого не получится.
— Из чего ничего не получится?
— Вы стараетесь освободить ваши мысли от всего наиболее существенного. Прошу вас не бояться меня, я не сделаю вам ничего плохого. Теперь, например, вы решили сконцентрироваться на мраморном бюсте какого-то ученого, по-моему, это Листер, который стоит на каминной полке в чьей-то библиотеке.
Это была абсолютная правда.
Есть такие чувства, которые трудно скрыть, потому что у истоков их лежит совершенное ошеломление. Быть «пойманным» на какой-то мысли — не слишком приятно; быть пойманным приятелем, который много знает о тебе, а остальное может домыслить, неприятно и заставляет ощущать некоторое бессилие. Но оказаться «прочитанным» в минуту, когда на ум пришла первая попавшаяся безделушка, и притом совершенно посторонним человеком со взглядом собаки, принесшей палку…
— Нет, нет, — запротестовал Пенник. — Вы должны предоставить мне больше возможностей. Бюст Листера не имеет для вас никакого значения. С таким же успехом это могла быть кухонная плита. Попробуйте еще раз.
— Минуточку, — прервала его Вики со своего места у фонтана. Ее руки судорожно сжимали платок. — Он отгадал?
— Да.
— Черт… — буркнул Лоуренс Чейз. — Прошу женщин и детей покинуть зал суда. Я написал тебе в моем письме, что не думаю, чтобы это мог быть обычный трюк. Ты же не записывал свои мысли на листке бумаги или что-то в этом роде…
— Трюк, трюк, трюк, — полушутливо прервал его Герман Пенник. У Сандерса, однако, создалось впечатление, что это просто поза, за которой Пенник старается скрыть огромное умственное напряжение; его чрезмерная вера в себя была оскорблена. Говоря так, он просто «старался показать себя». И существовало опасение, что он и дальше будет делать это. — Трюк, трюк, трюк! Это все, о чем вы, англичане, можете думать. Что ж, доктор, попробуем еще раз?
— Хорошо. Продолжайте.
— Попробую… о… теперь гораздо лучше, — заявил Пенник. Он прикрыл глаза пальцами и сквозь них внимательно приглядывался к своей жертве. — Вы действительно играете честно, потому что сконцентрировались на объекте, который вызывает у вас сильные эмоции.
И почти без колебаний стал рассказывать о Марсии Блистоун и ее путешествии вокруг света с мистером Кесслером.
Это было странное чувство. Сандерс ощущал почти физическую боль, как будто ему безжалостно вырывали зуб за зубом.
— Я… хм… надеюсь, что вы не сердитесь, — Пенник сделал попытку оправдать себя. — В принципе, я не должен был быть столь откровенным. Моим девизом всегда был девиз королевы Елизаветы: «Вижу и молчу». Но вы сами хотели, чтобы я сказал, на чем сконцентрированы ваши мысли. Мы можем продолжить. По-прежнему есть нечто, что вы стараетесь спрятать от меня… Я могу говорить дальше?
— Да, — процедил Сандерс сквозь стиснутые зубы.
— Я предпочел бы…
— Да!
— О-о, новый объект интереса. Во взгляде Пенника было что-то от сатира. — Мисс Кин с первой минуты произвела на вас огромное впечатление, скорее всего, это эмоциональная реакция. Очарование этой молодой особы никого не оставляет равнодушным. Вы думаете, не больше ли она подходит вам, нежели мисс Блистоун.
— Я так и знал! — воскликнул Чейз, вскакивая на ноги. Вики молчала; она держалась так, как будто ничего не слышала, не переставая вглядываться в брызгающие из фонтана струйки воды. Свет отражался на ее густых темно-каштановых волосах и подчеркивал мягкую линию шеи. Неожиданно она посмотрела на собравшихся, и удивление на ее лице, скорее, было вызвано тоном, нежели словами Пенника.
— Согласны, доктор? — спросил Пенник таким же бесцветным голосом, как в начале их разговора.
Сандерс ничего не ответил.
— Следовательно, ты признаешься? — проворчал Ларри. — Ну хорошо, мистер ясновидящий, а о чем я думаю?
— Я предпочел бы не отвечать на этот вопрос.
— Да? А может быть, мне кто-нибудь скажет, почему меня всегда обвиняют в неприличных мыслях? Почему всегда предполагается, что я думаю только о…
— Никто этого не сказал, — постарался успокоить его Сандерс. — В этом и заключается неправильность всего этого эксперимента. Нас выдает совесть.
— Так, а может быть, вы тогда скажете нам, о чем думает Виктория? — вызывающе бросил Чейз. — В чем заключается ее секрет, который она старается укрыть на всем протяжении нашего знакомства?
К счастью, в этот момент их прервали. Из глубины дома через стеклянные двери, занавешенные плюшевой портьерой, долетел шум поспешных шагов и чей-то запыхавшийся голос. Маленькая, улыбающаяся женщина в сбившейся набок шляпке ворвалась в оранжерею. Это могла быть только хозяйка дома, и Сандерс с облегчением приветствовал ее появление. Он начинал отдавать себе отчет в том, что эту игру в «чтение мыслей» не следует продолжать, потому что это может иметь самый неожиданный результат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76