Теперь, подумал я (и очень ошибся!), беспокоиться больше не о чем. Мне все доставляло удовольствие: тиканье стенных часов, уголь, горящий в старинном черного мрамора камине, лампа с абажуром и потертая скатерть. Отхлебнув кофе, я взглянул на моих товарищей. Бенколин, подчеркнуто сухопарый в своем черном плаще и мягкой темной шляпе, задумчиво постукивал тростью по ковру. Плечи Мари Августин блестели в свете лампы, она неотрывно смотрела на корзинку с рукоделием, и в ее взгляде были и сожаление, и цинизм. Ничего другого чувствовать было невозможно. По крайней мере, я не мог. Наступило оцепенение после шока, и оно подавляло любые мысли и эмоции. Мы обессилели, для нас существовали теперь только потрескивающий огонь и дружелюбное тиканье часов.
Потом я заметил старого Августина. На нем была серая фланелевая ночная рубашка, она доходила ему почти до пят, отчего он выглядел совершенно нелепо. Его голова на длинной тощей шее была озабоченно наклонена вперед, веер белых бакенбард вихлял из стороны в сторону, а покрасневшие глаза непрерывно мигали. Маленький, трясущийся, он прошлепал по комнате в больших, не по размеру, тапочках, держа в руках пыльную черную шаль.
— Накинь на плечи, Мари, — пискливо упрашивал он дочь. — Ты же простудишься.
Видно было, что она вот-вот рассмеется. Но он был совершенно серьезен, с нежностью укутывая ее плечи этой уродливой тряпкой, и все ее веселье улетучилось.
— Теперь… хорошо, папа? — ласково спросила она. — Ты ведь теперь знаешь.
У него дернулся кадык. Потом он взглянул на нас своими старыми глазами, и в них блеснула свирепость.
— Ну конечно, Мари. Все, что ты делаешь, хорошо. Я не дам тебя в обиду. Доверься своему старому папочке, Мари.
Поглаживая ее по плечу, он продолжал смотреть на нас с вызовом.
— Я так и сделаю, папа. Не лучше ли тебе лечь в постель?
— Ты все время стараешься отправить меня в постель, дорогуша! А я не пойду. Я останусь и буду тебя защищать. Прямо сейчас!
Бенколин очень медленным движением снял пальто. Положил шляпу и трость на стол, пододвинул кресло, сел и стал постукивать пальцами по виску. Что-то такое в его взгляде на Августина привлекло мое внимание…
— Сударь, — спросил Бенколин, — вы очень любите свою дочь, верно?
Он произнес эти слова как бы между прочим. Но мадемуазель Августин потянулась к отцу и схватила руку старика с такой поспешностью, словно хотела защитить его от нас. Ответила она:
— Что вы имеете в виду?
— Ну конечно же, очень люблю! — пропищал старик, выпячивая хилую грудь. — Не жми мне так руку, Мари, мне же больно. Я…
— И что бы она ни сделала, вы все равно будете ее защищать? — все еще безразличным тоном продолжал детектив.
— Разумеется! Почему вы спрашиваете?
Казалось, глаза Бенколина устремлены сейчас внутрь его самого.
— Принятые в мире нормы, — озадаченно пробормотал он, — должны быть хотя бы понятны. Странно. Они порой совершенно безумны. Не знаю, что бы я чувствовал… — Голос его осекся; он провел рукой по лбу.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать, мсье. Но мне лично кажется, что у вас есть дела поважнее, чем сидеть здесь и рассуждать о «принятых в мире нормах». Ваше дело арестовать убийцу.
— Вы совершенно правы, — согласился Бенколин, озабоченно кивнув головой. — Мое дело — арестовать преступника.
Он произнес эти слова почти с грустью. Стенные часы, казалось, затикали медленнее. Бенколин разглядывал носок своего ботинка, водя им по ковру.
— Нам известна первая часть истории, — проговорил он. — Мы знаем, что Одетту Дюшен заманили сюда, знаем, что она упала из окна, а потом ее заколол Галан… Но наш настоящий, страшный убийца? Мадемуазель, кто зарезал Клодин Мартель и Галана?
— Не знаю. Это ваше дело, не мое. Я сказала господину Марлю, что, по-моему, это была женщина.
— А мотив?
Девушка сделала нетерпеливый жест:
— Разве не ясно? Разве вы не согласны, что это была месть?
— Это была месть, — кивнул Бенколин. — Но очень необычная. Не знаю, поймет ли это кто-нибудь из вас; не знаю даже, до конца ли понимаю это я… Мы имеем дело с очень неординарным преступлением. Вы, мадемуазель, объясняете кражу ключа тем, что женщина, которая мстила за смерть мадемуазель Дюшен убивая Клодин Мартель, использовала его, чтобы войти в клуб. Гм…
В дверь постучали. Детектив тут же преобразился.
— Входите! — крикнул он. — А… добрый вечер, капитан! Вы, кажется, знакомы со всеми присутствующими?
В комнату вошел Шомон. Он держался очень прямо, но был несколько бледен. Капитан поклонился, удивленно посмотрел на мою забинтованную голову и вопросительно повернулся к Бенколину.
— После вашего звонка, Джефф, — объяснил детектив, — я взял на себя смелость пригласить сюда господина Шомона. Я подумал, что ему тоже будет интересно.
— Надеюсь, я не помешал? — спросил Шомон. — По телефону вы говорили так возбужденно. Что… что произошло?
— Присаживайтесь, мой друг. Мы выяснили целый ряд вещей. — Бенколин все еще не смотрел на молодого человека, продолжая разглядывать свой ботинок. Говорил он очень спокойно. — Например, смерть вашей невесты, мадемуазель Дюшен, была спровоцирована ее подругой, Клодин Мартель, а также Галаном. Пожалуйста, возьмите себя в руки!
После долгой паузы Шомон сказал:
— Я… я держу себя в руках. Я не знаю, что я… Вы объясните мне?
Упав в кресло, он принялся вертеть в руках свою шляпу. Неторопливо, выбирая слова, Бенколин стал рассказывать все, что я узнал этой ночью.
— Так что, видите, мой друг, — закончил он, — Галан считал, что убийца вы. Это правда?
Он задал этот вопрос удивительно беззаботным тоном. Шомон потерял дар речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69