Показать, — он почти кричал, — сколько мерзких червей без чести и совести маскируется под человеческие существа, и…
Этот человек был безумен. Глядя сквозь щель на его лицо, я не мог сомневаться в этом. Сомнения? Одиночество? Унижения? Мятущийся идеалист, впечатлительная натура и яркая личность, бьющаяся в клетке собственного разума? Мне казалось, что его пылающие желтые глаза смотрят прямо в мои; на миг я даже испугался, что он меня заметил. Мяукнула кошка — он сильно ущипнул ее за шею — и спрыгнула с его коленей. По-видимому, это его отрезвило. Он пришел в себя и теперь снова смотрел на девушку, которая вся сжалась на кушетке.
— Я развлекал вас, — продолжил Галан медленно, — целый год. Если бы я нуждался в вас, я мог бы сейчас вас вернуть. Вы попались, потому что я много путешествовал, много читал и потому что я умею красиво говорить. Вы познали высоты, о которых и мечтать не могла ваша бедная безмозглая головушка, причем по дешевке, из вторых рук. Я изложил для вас Катулла в виде букваря. Я низвел Петрарку до уровня вашего понимания — и Мюссе, и Колриджа, и других. Вы слышите? Я выучил вас, какие песни петь и как их петь, я положил на музыку «Donee gratus eram tibi» и написал французский текст лучше, чем у Ронсара, чтобы вы могли его исполнить. Великие чувства, беззаветная любовь, верность до гроба, — и вот теперь мы оба знаем, какой это обман, правда? И вы знаете, что я думаю о людях. — Он глубоко вздохнул. — Внизу, в моем сейфе, — сказал он в прежней сардонической манере, — лежит несколько рукописей. Запечатанные в конверты, готовые к рассылке во все газеты Парижа. Это рассказы о людях — подлинные рассказы. Они выйдут вскоре после моего отъезда. — Он ухмыльнулся. — Газетчики должны заплатить мне за них. Это будет новостью десятилетия, если они осмелятся их использовать. Но будьте уверены, они их используют…
— Вы безумец, — решительно прервала его Джина. — Боже мой! Я не знаю, что вам сказать. Я догадывалась, что вы из себя представляете, но не думала, что вы до такой степени…
— Очень жаль, конечно, — сказал он, — что этот клуб разнесут в щепки и никто больше не рискнет даже близко подойти к нему. Но у меня больше нет здесь денежного интереса, и боюсь, что теперь об этом должна болеть голова у моего партнера… Так вот, моя дорогая, давайте будем практичными. В том пакете может оказаться куча сведений о вас. С другой стороны, ваше имя может там и вовсе не фигурировать — Джина сама безупречность! — если…
Она резко повернулась к нему; к ней вернулась невозмутимость.
— Я подозревала, Этьен, — проговорила она, — что рано или поздно случится что-нибудь вроде этого.
— …если вы скажете мне, кто убил Клодин Мартель.
— Прекрасная речь, Этьен. — В ее хрипловатом голосе звучала насмешка. — Неужели вы и в самом деле думаете, что я вам скажу? Этьен, дорогой мой, а зачем вам это знать? Если вы собрались сделаться респектабельным сельским джентльменом…
— Потому что я догадываюсь, кто это был.
— Ну и?…
— Вспомните мое любимое слово — благоразумие. Я всегда был осторожен, моя дорогая. Когда-нибудь в будущем мне могут понадобиться деньги. А родители того, кто, по-моему, совершил убийство, не только горды, но и невероятно богаты. Теперь скажите мне…
Она невозмутимо вынимала сигареты из сумочки, и я представил, как она подняла брови. Он протянул к ней свою огромную ручищу:
— Дорогая Джина, прошу вас, подтвердите мою догадку. Убийца — капитан Робер Шомон?
У меня ослабли колени; лицо Галана исказилось, как в кривом зеркале. Шомон! Шомон… Джину это имя явно поразило куда меньше, чем меня, но я слышал, как она на секунду задержала дыхание. Во время затянувшегося молчания оркестр внизу заиграл снова. Звуки музыки были едва слышны через плотно закрытые окна.
— Ну уж теперь, — сказала девушка со смехом, — я совершенно убеждена, что вы сошли с ума. С чего вы взяли?!
— Вы ведь понимаете. Джина, — заговорил он убежденно, — что это была месть? Месть за Одетту Дюшен. Месть молодой даме, которая является причиной того, что Одетта упала и разбилась насмерть. Кто же скорее всего мог стать орудием этой мести? Ну же, ну! Я прав?…
В комнате стало очень жарко. Я прижался лицом к щелочке в ширме; перед моими глазами вставали все те случаи, когда мне казалось странным поведение Шомона. Я боялся не услышать ответ Джины Прево — вдруг она что-нибудь шепнет совсем тихо, а оркестр в это время как раз заиграл пылкое танго, и оконные стекла тихо задребезжали в ритме музыки. Галан стоял рядом с Джиной, глядя на нее сверху вниз…
И тут внизу, почти у самых моих ног, послышалось урчание! Какое-то существо с мурлыканьем терлось о мои колени. Потом раздался истошный вопль, и я увидел круглые желтые глаза…
Кошка!
Я окаменел, не в силах оторваться от щели, а потом размяк, как студень. Галан выпрямился, глядя прямо на ширму. Его обожаемая Мариетта металась из угла в угол, истошно мяуча.
— Там… за ширмой… кто-то есть, — произнес Галан. Говорил он неестественно громко.
Еще пауза. Мне показалось, что вся комната наполнилась зловещим скрипом. Джина Прево не пошевельнулась, но ее рука, в которой она держала сигарету, задрожала. «Там… за ширмой… кто-то есть» — эти слова все еще отдавались от стен глухим эхом. На лицо Галана падал неровный свет лампы, его вытаращенные глаза безжизненно застыли, губы медленно раздвинулись, обнажив зубы.
Внезапно его рука метнулась в карман пиджака.
— Это же проклятый полицейский шпик!!!
— Ни с места, — сказал я, не узнавая собственного голоса. Я говорил инстинктивно, и каждое слово звучало как выстрел. — Ни с места, не то стреляю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69