Но я приглашаю тебя на ужин домой. Со свечами. Причем ужин я приготовлю сам. Как раньше, помнишь?
— Влад, я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
— Я тебя больше.
— Договорились, ты — больше.
— Дурак.
— Конечно, дурак. Кто еще любит собственную жену спустя пятнадцать лет?
— У меня такое хорошее настроение…
— Тебе больше его никто не испортит.
Позвонили из издательства.
Вчера был Международный день детской книги.
Мы спонсировали отправку книг в шестьдесят детских домов по всей России.
Издательству исполняется десять лет, и они хотят провести грандиозную благотворительную акцию. С нашим участием.
Я приготовил на ужин ризотто с каракатицей. Лада сидела на кухонном столе и язвила.
Домработница каждые пять минут боязливо заглядывала в дверь.
— А на десерт? — громко интересовалась Лада. — Что я буду есть на десерт?
— Смотрела «Девять с половиной недель»? Вот такой у тебя будет десерт.
— А это не слишком жирненько?
— Для тебя, конечно, слишком, но так уж и быть.
— Ах, вот как! Для меня жирненько?
Лада прыгнула мне на спину. От неожиданности я еле удержался на ногах.
— Это для тебя жирненько!
Домработница наконец набралась смелости и зашла на кухню. Но на этом ее смелость закончилась. Она стояла посередине и растерянно молчала.
— Зита, все нормально, — сказал я, и Лада подошла к ней поближе, чтобы подхватить ее в случае неожиданного обморока.
— Спасибо, — пролепетала Зита.
— Мы готовим ризотто, а вы потом обязательно его попробуйте, — улыбнулась Лада.
Зита недоверчиво покосилась на сковородку.
— Вкусно, вкусно, — пообещал я. — Может, конечно, не так вкусно, как вы готовите, но тоже ничего.
— Так я не нужна? — уточнила Зита.
— Не нужна, не нужна. Мы сами. — Лада обняла меня, как только за домработницей закрылась дверь.
Мы целовались, а я в это время правой рукой помешивал морепродукты на сковородке. А Лада правой рукой расстегивала мой ремень. Потому что левой она доставала рис из шкафчика.
Снег уже давно сошел, кое-где появилась трава, и под первыми лучами весеннего солнца даже уже начали распускаться цветы.
Перезвон колоколов на Ваганьковском кладбище объединял прошлое с настоящим. А настоящее с вечным. И пока колокола не смолкли, вечное казалось единственно ценным.
На похоронах Ленин папа поклялся найти убийцу. И отомстить.
Огромные столетние сосны тянулись к небу так же, как наши глаза и, скорее всего, наши души.
Я бросил на дно могилы горсть свежей земли. Как и все остальные.
В храме я зажег свечу и долго смотрел на пламя. Оно дергалось, будто в агонии. Говорят, что свеча — это немая молитва. Моя свеча кричала. А может быть, просто был сквозняк.
Позвонила Лада. Сообщила, что ее подруга, которая живет в Париже, родила. Двойню. И хочет, чтобы Лада стала крестной. Нас приглашают на крестины.
— Дорогой! Представляешь, как здорово! А ты будешь крестным! Это будут самые настоящие наши крестные дети! И мы будем о них заботиться!
— А когда крестины? — Я был в Думе, приехал проверить, как идет ремонт в моем будущем кабинете. Пока только меняли пол.
— Послезавтра. Такая спешка потому, что Мишель слегка приболел, и они хотят быстро их окрестить. Так батюшка посоветовал. Скажи, какое очаровательное имя — Мишель?
Я никак не мог полететь в Париж.
— Очаровательное.
— А малышку зовут Жанной. Я позвоню секретарше, скажу, чтобы она занялась билетами?
— Лад…
— Что?
— Я не уверен, что смогу полететь…
— Не уверен? — переспросила Лада, и я понял, что она сейчас расплачется.
— Ты же знаешь, у меня работа…
— Да, знаю. Ладно. Я скажу, чтобы она поискала другого крестного отца.
Лада повесила трубку.
Почему всегда все так не вовремя происходит?
Я набрал Ладу:
— Лад, давай знаешь как сделаем?
— Как? — Она делала вид, что не плачет.
— Улетим завтра ночным рейсом, утром там, крестины же утром?
— Утром.
— А потом я вернусь в Москву, а ты, если хочешь, останешься еще на пару дней.
— Хочу. Я хочу побыть с детьми.
— Ну и отлично.
— Я люблю тебя. Как здорово! — Я даже убрал трубку от уха, чтобы не оглохнуть.
— И я тебя.
Зашел Димка и удивленно уставился на мою улыбающуюся физиономию.
— Я отменил поездку в горы. Жена орала — ужас.
— А я улетаю в Париж.
— Чего?
— В Париж. Да ладно тебе. На полдня.
— С кем?
— С женой.
— Круто.
Лада боится летать. Она начинает пить шампанское еще до взлета. И хватать меня за руку. И заглядывать в глаза стюардессе. И шептать какую-то специальную молитву.
— Во всей этой истории хорошо только одно, — сказала она, когда самолет стал набирать высоту.
— Что?
— Если мы умрем, то вместе.
«Боинг-747» разрывал облака, как щенок игрушку. Лада крепко держала меня за руку, и мне было приятно, что она рядом и, если ей страшно, так же ищет мою руку, как и пятнадцать лет назад.
Париж встретил нас летней погодой, мы поселились в Costes, гуляли по Елисеевским, в церкви Сен Сюльпис мы держали на руках улыбающихся двойняшек, и колокола в Париже звонили не так, как в Москве: под этот звон хотелось любить, смеяться и жить.
Лада провожала меня в Шарль де Голль, и мы целовались у трапа, не боясь ни взглядов, ни папарацци.
Из Шереметьево я поехал в банк, занимался делами и каждый час звонил Ладе. Она уже скупила все игрушки в Париже и теперь собиралась перейти на одежду.
В «Палас-отеле» я встретился с Дашей. Она, конечно, была под впечатлением покушения.
Мне надо было предупредить ее о том, что ее, возможно, будут вызывать в прокуратуру. Чтобы она не боялась и не говорила ничего лишнего.
Она смотрела на меня влюбленными глазами.
Мне казалось, что я не видел ее несколько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51