Карьеристы, подхалимы и
приспособленцы получили преимущества в продвижении по службе и в получении
чинов. Фиктивные дела стали занимать место дел фактических, преувеличение
успехов в отчетах стало принимать гротескные формы.
Однажды я сказал по этому поводу, что если бы в наших отчетах о военных
успехах была бы хотя бы половина правды, то у немцев уже не должно было бы
остаться ни одного солдата, ни одного танка, ни одного самолета. О моем
высказывании донесли политруку, и я имел с ним неприятную беседу. В
результате мою кандидатуру на должность старшего летчика отклонили. Вместо
меня назначили только что прибывшего в полк неопытного летчика, который
успел стать комсоргом полка и кандидатом в члены партии. Я же был
беспартийным. Такого рода случаи, когда "тыловикам" отдавали предпочтение,
становились обычными. А что касается наград, то со мной произошел случай,
весьма характерный с этой точки зрения. В один из совершенно безопасных
боевых вылетов мне вместо стрелка посади[217] ли майора из политотдела
дивизии. Майору нужно было иметь в своем активе личное участие в боях, чтобы
получить высокую награду. Ко мне его посадили потому, что я считался самым
"мягким" (или "плавным") летчиком эскадрильи. Полет был фактически прогулкой
- мы бомбили какой-то мирный населенный пункт. Я решил проучить майора. Я
вел машину специально так, что его стало мутить. К тому же он перед вылетом
выпил для храбрости стопку водки. Он облевал всю кабину стрелка и фюзеляж
самолета. Когда мы приземлились, он чуть живой вылез из самолета и хотел
уйти, но я его заставил вымыть кабину и фюзеляж, угрожая пистолетом. Мне за
эту выходку дали двое суток ареста. А майора наградили орденом Красного
Знамени за участие в боях и "проявленную при этом храбрость". Кроме ареста,
я был наказан тем, что меня отстранили от очередной законной награды.
О том, до какой нелепости дошла наградная система, говорит хотя бы такой
факт. К нам в воздушную армию прибыла важная комиссия из Москвы. Я был
дежурным по полку, когда комиссия должна была прибыть к нам. Зная по опыту,
на что обычно обращают внимание в таких случаях, я мобилизовал всех людей,
не занятых на аэродроме, на уборку мусора в расположении полка и в
помещениях. Я попал, как говорится, в яблочко. В других полках комиссия
возмущалась именно захламленностью территории, окурками в помещениях, плохой
заправкой коек. В нашем полку она была потрясена порядком. За это ряд
старших офицеров полка был награжден орденами и медалями, а меня наградили
почетным оружием - немецким пистолетом "вальтер".

МОЯ НАТУРА
Хотя я вроде бы оторвался от прошлого, я не мог оторваться от своей
натуры. Она постоянно вылезала наружу в репликах, речах, экстравагантных
выходках.
Вместе с тем было общепризнано, что я лучше всех в полку занимался
политической подготовкой и знал марксистские тексты лучше самого политрука.
Когда политруку требовалось процитировать "Краткий курс истории [218] ВКП
(б)", он обращался ко мне, и я читал эти места наизусть. Но иногда я точный
текст забывал, особенно после пьянок. Тогда я импровизировал, причем всегда
так, что отличить мой бред от сталинского было невозможно. Политрук как-то
спросил меня, почему я вел себя так плохо, хотя был хорошо знаком с
марксизмом. Я ответил, что именно поэтому. Он сказал, что я опасный человек
и что за мной надо смотреть в оба. Но ему это не удалось. На нашем аэродроме
приземлился истребительный полк. Некоторое время мы жили вместе. Истребители
оказались еще более распущенными и анархичными, чем мы. Вечером на танцы они
приходили вдребезину пьяные и устраивали дебоши. Наш политрук однажды
приказал одному такому пьяному истребителю покинуть помещение и идти спать.
Тот вынул пистолет и пристрелил нашего замполита. В победоносной армии стали
замечаться признаки морально-психологического разложения.
Почему меня терпели? Во-первых, потому, что я был не один такой и даже не
худший. Были экземпляры и похуже меня. Во-вторых, была война, я
добросовестно выполнял обязанности "смертника". В-третьих, я никому не
становился поперек дороги, никому не мешал. В-четвертых, на мое поведение
смотрели как на мальчишество. Кто мог знать, что я был потенциальным автором
"Зияющих высот", если об этом не помышлял и я сам?!
Впрочем, в это время я сочинял много стихов. И начал задумываться над
тем, чтобы написать повесть или роман. И даже написал кое-что. Но рукописи
пропали при довольно комических обстоятельствах. Мы перебазировались с
одного аэродрома на другой. Личные вещи мы погрузили в бомболюки. На новом
аэродроме мы не успели разгрузиться, как нам подвесили внешние большие
бомбы, не влезавшие в люки, и сразу послали на задание. После обычной
бомбежки объекта нам с земли по радио приказали "продублировать аварийно".
Мы бомбы сбрасывали всегда с помощью электросбрасывателя. Иногда они
застревали в бомболюках. Это было опасно: при посадке бомбы могли вывалиться
и подорвать самолет. Чтобы этого не произошло, мы иногда открывали бомболюки
на всякий случай еще и механическими средствами - "аварийно". В этот раз нам
при[219] казали это сделать с земли. Я выполнил приказание, и мои личные
вещи, в том числе шинель, сапоги и рукописи, улетели в расположение
разбомбленного противника. Шинель и сапоги было жаль - это были
действительно большие ценности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187